На войне как на войне - Вера Кузьминична Васильева

Сколько я спал, трудно сказать. Когда я открыл глаза, небо уже светлело. Меня никто не будил и за рукав никто не тянул. Сергей тихо посапывал, лежа рядом под одеялом. Я вылез из-под одеяла, прикрыл Сергея и перешагнул через край сугроба.

Огляделся вокруг и вышел из-за ельника на дорогу. Кругом было по-прежнему тихо. Часовой, услышав поскрипывание моих шагов, повернулся в мою сторону и пошел мне навстречу. Мы стояли на дороге. Я хотел спросить его, что там видно и слышно у немцев, но в это время почувствовал спиной, что кто-то движется в нашу сторону по дороге из глубины леса. Обернувшись, я увидел, как от поворота дороги отделились темные фигуры солдат. Они были без маскхалатов и двигались в нашу сторону нестройной толпой. Издалека не разберешь – наши они или немцы. Со сна глаза у меня как в тумане.

Я особенно не беспокоился. Они не видят нас. Мы можем в любой момент отойти в глубину леса и встретить их автоматным огнем. Я поднял руку, для всех это команда – внимание! Ребята по два, по одному стали за стволами и бесшумно взвели затворы автоматов. Но вот фигуры вывалили на дорогу из-за поворота, и я увидел – это наши славяне идут.

За мной прислали связного. Командир полка вызывал меня к себе.

– Тебе нужно было на деревню Уруб идти, а ты просидел целую ночь на опушке!

– Я не сидел!

– Чем ты занимался?

– Лежал и спал в снегу! Я не кобыла, спать стоя не умею! Вы каждую ночь спите, а я уже трое суток не сплю. И разница есть. Вы – в блиндаже, а я – на снегу. Короче! Куда я должен сейчас идти?

– Пойдешь со мной на опушку леса. Там оглядимся, решим и посмотрим.

Проспав на снегу, я не выспался, не чувствовал бодрости и ясности в голове. Я был по-прежнему, так сказать, в полусонном состоянии.

При выходе на задачу и поиск голова у разведчика должна быть ясная. Он должен улавливать вокруг все, даже самые незначительные детали. Когда мы пришли с командиром полка на опушку леса, он вышел вперед и встал за крайнюю толстую ель. Достав бинокль, он долго смотрел куда-то вперед. Открыв планшет и проверив свои наблюдения по карте, он подозвал меня и спросил:

– Где твои разведчики? Нужно послать их по дороге вперед, я сам хочу посмотреть, где немцы сидят. Кто старший во взводе?

– Старший сержант Сенько! – ответил я.

– Пусть возьмет с собой человек восемь-десять и подойдет ко мне.

– У нас всего осталось шесть человек.

– Шесть значит шесть!

Я послал Сергея за ребятами. Они сидели в снегу за ельником. Подошел Сенько.

– Пойдешь с группой ребят по дороге, – сказал командир полка. – Выйдешь в направлении вон той отдельной рощи и поднимешься за бугор. А я буду сам наблюдать за вами.

– Светло! – возразил было Сенько.

– Ничего! Нечего время терять! Отправляйтесь!

Ребята кучкой вышли на дорогу, оторвались от опушки леса и пошли в сторону немцев.

«По дороге в светлое время!» – подумал я.

На дорогах при подходе к деревням в светлое время обычно и гибнут разведчики. Они попадают под прицельный огонь в упор. А где сидят немцы, с двадцати шагов их не видно. На опушку леса вышли комбат и командиры рот, им тоже нужно знать, что будет с разведкой при подходе к отдельной роще. Мы стояли за деревьями, а кто-то из них вылез неосторожно вперед. Потому что тут же послышались далекие глухие раскаты орудийных выстрелов, и к опушке леса чередой понеслись снаряды. Командир полка тут же ушел по дороге в глубину леса, за поворот, пехота подалась немного назад, а мы с Сергеем остались наблюдать за ребятами.

Я попробовал было лечь, но из-за сугроба ничего не было видно. Я поднялся на ноги и встал за толстый ствол высокой ели. Снаряды ложились по опушке леса и вдоль дороги. С каждой минутой обстрел усиливался. Группа Сенько дошла до снежного бугра на дороге, поднялась на него и стала неестественно пятиться. Ни звуков винтовочных выстрелов, ни трескотни пулеметов не было слышно. Полета трассирующих тоже не было видно. Я увидел, как трое взмахнули руками и стали валиться на спину. Ну вот, Бридихин добился своего! Глаза у меня были открыты, я ясно видел происшедшее, но вдруг почувствовал, что оторвался от ели и отключился от внешнего мира. Мысли мои вдруг ушли вовнутрь. Что было дальше, я ясно не помню. Я лишь почувствовал, что меня что-то ударило между ног. Как будто до этого я сидел верхом в седле на кобыле и был внезапно выброшен из седла. Острой боли при этом не было. В памяти произошел какой-то провал. То ли меня наяву снарядом ударило, то ли все это я видел во сне…

Очнулся я в блиндаже, открыл глаза и посмотрел в потолок, пытаясь вспомнить, что же, собственно, произошло.

– Это меня мина или снарядом?

Вечером ко мне в землянку пожаловал майор Денисов.

– Ты что расклеился? Командир полка хотел с тобой поговорить. Капитана Чернова убило. Снаряд разорвался в проходе блиндажа, где он стоял. Мне доложили, что ты сильно контужен. Вот я и зашел к тебе.

– У меня нижняя часть спины болит. Хочу встать и не могу.

– Ладно, лежи! В штаб вернусь, велю лошадь за тобой послать. Отправим тебя в санроту.

Через некоторое время к землянке подъехали сани, заложенные сеном и укрытые брезентом. Сергей и повозочный уложили меня на них. В санроте меня осмотрели, выписали эвакокарту и приготовили на отправку в тыл. В эвакокарте поставили какой-то чужой диагноз. В суматохе и беготне что-то перепутали. Утром я стал понемногу оживать и ходить. Мне показали машину и помогли забраться внутрь. Открытая полуторка тронулась, и мы поехали куда-то в направлении Смоленска. По дороге на Смоленск нас здорово потрясло. Боли в пояснице стали стихать. Я мог вполне стоять на ногах и ходить, не сгибаясь. Нас довезли до какой-то деревни и ссадили. Санитарный грузовик на дороге сломался.

– Кто может, самостоятельно добирайтесь на перекладных, – объявил нам сопровождающий санитар. – Остальные, кто не может ходить, останутся ждать в деревне. Из госпиталя придет за вами машина.

Мы сидели на завалинке покосившейся от времени избы. Со мной рядом пристроился старший лейтенант, тоже слегка контуженный.

– Слушай, капитан! – обратился он ко мне. – Направления у нас на руках. Ты сам откуда?

– Я из Москвы.

– И