Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

даже стены – ни городские, ни тем более домов и дворцов, все они сметены и уничтожены великаном. Единственные оставшиеся убежища – узкие пещеры под землей, где можно укрыться, «подобно крабу, сверчку или схожей твари». Дрожа во тьме, Леонардо теряет чувство реальности. Что, если он уже проглочен и теперь спускается в бездонную глотку великана: «Не знаю, что сказать и что сделать, однако мнится мне, будто погружаюсь я, понурив голову, в чудовищную глотку и, охваченный страхом смертельным, остаюсь погребенным в его гигантском чреве».

Бенедетто Деи и Луиджи Пульчи заставляют Леонардо вспомнить, что он флорентиец и что в его распоряжении имеется невероятно богатый инструмент коммуникации: язык. За последнее столетие, благодаря популярности произведений Данте, Петрарки и Боккаччо, языковое и культурное влияние Флоренции распространилось по всей Италии. А уж в Милане конца 1480-х он, будучи флорентийцем, имеет несомненное преимущество перед прочими поэтами и литераторами, даже придворными.

Однако, памятуя о своем низком происхождении и воспитании, Леонардо начинает задаваться вопросом облагораживания этого инструмента. Метод есть, он предложен гуманистом Кристофоро Ландино, преподавателем Флорентийского университета, комментатором Данте и Петрарки и автором важнейшего перевода на вольгаре «Естественной истории» Плиния Старшего, одной из первых книг, прочитанных Леонардо. Ландино предлагает современникам повышать языковой уровень, усердно читая и изучая древнюю и новую классику, а также обогащая лексикон путем упражнений в словообразовании, основанных на скрупулезно отобранных и пущенных в повторный обиход терминов – редких, научных или латинизированных. По тому же пути пошел Луиджи Пульчи, составивший собственный лексический сборник под названием «Вокабулиста»: справочник понятий античной литературы и мифологии.

Так Леонардо становится собирателем слов. Он сочетает сразу два предложенных Ландино метода: выписывает необычные выражения, встречающиеся в процессе неупорядоченного чтения, и составляет новые, исходя из грамматики, синтаксиса, значения, звучания. Самые сложные и редкие из них могут пригодиться ему при составлении наиболее значимых с риторической точки зрения текстов.

«Ограблению» подвергаются книги, в последние годы прочно обосновавшиеся на его столе, хотя их подбор не назовешь продуманным, да и подлинными образцами тосканского диалекта они не являются. Прежде всего это «Вокабулиста» Пульчи – средство, избавляющее Леонардо от необходимости «воровать» у классиков напрямую; затем – любимый Валтурио; и, наконец, два сравнительно неожиданных повествовательных текста: «Новеллино» Мазуччо Салернитанца и «Книга фацетий» Поджо Браччолини, опять-таки в переводе на вольгаре.

Листы, свидетельствующие об этой работе, встречаются главным образом в Кодексе Тривульцио, ровеснике Манускрипта B: тысячи слов, выписанных в том же порядке, в каком они попадаются на страницах указанных книг. В начале приводится и краткий перечень этих книг, драгоценное свидетельство читательских склонностей Леонардо: «Донат / лапидарий / Плиний / абак / Морганте»[259], то есть популярная латинская грамматика Элия Доната, широко используемая в школах того времени, при помощи которой Леонардо пытается преодолеть барьер латыни; затем лапидарий, книга о магических свойствах камней, минералов и драгоценностей; «Естественная история» Плиния Старшего в переводе Ландино; и, наконец, «Морганте» Пульчи.

Однако перед нами не просто лингвистическое упражнение. Документы и рукописи Леонардо этого периода словно намеренно подчеркивают свою роль верных хранителей его мыслей. На полях Кодекса Тривульцио нередко можно встретить присказки и пословицы, напоминающие о тосканской народной культуре, забывать которую Леонардо не желает. Иногда в этих коротких фразах можно прочесть и намеки на конкретные ситуации из его жизни. Поговорка «Природа важнее породы», где обыгрывается родственная этимология этих слов, заставляет вспомнить историю мальчика из Винчи, дитя природы, в громадной «породистой» Флоренции казавшегося полудикарем, да и теперь, в Милане, несущего тяжкое бремя чужака. На том же листе, среди гротескных карикатур, неожиданно возникает шутливая антипетрарковская терцина, напоминающая творения Буркьелло и Беллинчони: «Лавра лист потому лишь Петрарка любил, / Что к колбасам и дичи приправой он служит; / Я ж в свой словарь этот лист не вложил»[260]. И снова возникает тема восторженного соучастия в деле познания, переживаемого как эротическое приключение, где сила страсти равна силе страдания: «Где сильные чувства, там и мучения, и великомученики»[261].

К тому же периоду относятся самые старые из дошедших до нас «книжечек» Леонардо. Записные книжки карманного формата – лучший способ сохранить беспорядочные записи и рисунки, к тому же их легко брать с собой на прогулки и в поездки.

Речь идет, в частности, о двух небольших тетрадках, Кодексе Форстера III и второй части Кодекса Форстера I, в которых представлены рисунки и рецепты, исследования собора и схемы гидравлических механизмов. Кроме того, они знакомят нас с самыми ранними образцами басен и анекдотов – наиболее любимых Леонардо жанров народной литературы.

Один из таких анекдотов из Кодекса Форстера III пересказывает случай, и в самом деле вполне возможный при дворе Сфорца, а его мораль иллюстрирует социальную вовлеченность ремесленников и художников в придворную жизнь: «Один ремесленник часто ходил навещать некоего вельможу, ничего не прося у него; вельможа как-то спросил его, по какой надобности он приходит. Этот ответствовал, что приходит он, дабы получить удовольствие, какого тот получить не может; затем, что он-де охотно глядит на людей более могущественных, нежели он, как это делают простолюдины, тогда как вельможа может видеть только людей менее значащих, чем он; по этой-то причине вельможи и лишены подобного удовольствия»[262].

Позже Леонардо время от времени будет записывать другие шутки, которые услышит при дворе или прочтет в сборниках Франко Саккетти и Лодовико Карбоне.

Особенно ему нравятся короткие рассказы, заканчивающиеся шуткой: жанр, уходящий корнями в шестой день «Декамерона» Боккаччо и фацетии Поджо Браччолини или Пьовано Арлотто. Однако игривыми новеллами о монахах и проповедниках или так называемыми «прелестными фацетиями», как правило сексуальной направленности, основанными на двойном значении слов и на свойственном его современникам свободном выражении всеобщих склонностей, Леонардо тоже не гнушается.

К тому же он сам обожает рассказывать истории: например, чтобы рассмешить слушателей и запечатлеть на рисунках их хохочущие лица, как это, по слухам, произошло на одной памятной крестьянской пирушке.

Что касается басен, здесь Леонардо, несмотря на знакомство с текстами античной и современной традиции, от Эзопа до Альберти, предпочитает сам создавать краткие повествовательные структуры, практически всегда используя варианты одной и той же темы: угнетения, насилия одного существа над другим или тщеславия и гордыни персонажа, желающего поставить себя выше или даже вне естественного порядка вещей и за это неизбежно наказываемого.

Поначалу в этих текстах преобладают бытовые сюжеты, в которых предметы повседневного обихода – свеча, чернила, бумага, нож, зеркало, – как и в сонетах Буркьелло, волшебным образом обретают собственную жизнь. В других случаях речь идет о созданиях природы, принимающих человеческое обличье и обладающих человеческими чувствами, – крохотных обитателях