Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

испанской моды. Надушенное драгоценное ожерелье из темного янтаря источает изысканный аромат. Тонкая рука в непроизвольном жесте, то ли ласкающем, то ли властном, тянется к жертве – выгнувшемуся дугой белому зверьку, традиционно отождествляемому с горностаем, каждая черта которого находит отражение в фигуре молодой женщины, словно передразнивая ее: нервное движение лапы и руки, дугообразные линии профилей, устремленные в одну сторону взгляды. Разумеется, горностай – прежде всего политическая аллегория, напоминающая о пожаловании Моро орденской цепи, но он может подразумевать и другие значения. Название животного, по-гречески γαλῆ (гале), на самом деле может отсылать к фамилии, которую носит Чечилия: похожий лингвистический фокус Леонардо уже проделывал с портретом Джиневры. Более того, в средневековых бестиариях говорится, что горностай скорее предпочтет умереть, чем запятнать свой мех грязью при побеге, и потому он интерпретируется как символ целомудрия и чистоты – добродетелей, похоже, не слишком близких герцогу и девушке.

Наконец, если проецировать на этого зверька в женских руках фигуру самого Лодовико, очевиден и эротический посыл: хищник, ставший добычей, теперь полностью во власти любовницы.

Чудесный портрет, задуманный как образ для личного поклонения, вскоре становится объектом восхищения коллективного, ставшего известным и вызвавшего зависть при других итальянских дворах. Что только подтверждает гипотезу о двойной аллегории: политической и эротической.

Это прекрасно понимает все тот же Беллинчони, который в своих стихах не преминет прославить прекрасную Чечилию, а также плод ее любви к Моро, маленького Чезаре, родившегося в 1491 году[277]. В своем сонете «К портрету мадонны Чечилии, написанному Леонардо» поэт разыгрывает диалог с Природой, которая сердится и завидует, ведь да Винчи изобразил девушку столь прекрасной, что взгляд ее лучистых глаз сумел затмить сам лик солнца[278].

9

Гигантский конь

Милан, 1489 год

Брак Изабеллы Арагонской и Джана Галеаццо Сфорца заключен 23 декабря 1488 года в Неаполе по доверенности. В начале 1489 года невеста в сопровождении послов Сфорца и вездесущего поэта Беллинчони отправляется морем в сторону Генуи. Плаванье проходит неудачно, путешественников мучают штормы и морская болезнь.

Только 25 января кортеж прибывает в Тортону и, проскакав по украшенным гирляндами улицам, мимо фигур гигантов и Геркулеса, попадает в замковый двор, убранный по приказу Моро разноцветными драпировками. Здесь их встречает управляемый ребенком автомат: конный воин-эфиоп (мавр) в белом одеянии, вскидывающий руку в знак приветствия. Гости проходят внутрь, где уже ждет накрытый стол. Во время грандиозного банкета, устроенного большим поклонником Античности казначеем Бергонцио Боттой, мифологические персонажи, включая целый сонм речных и озерных божеств, воздают Изабелле почести. Вскоре начинается полноценное представление: Орфей в окружении стайки амуров исполняет на лире свадебную песнь, следом шествуют Грации, Юнона – покровительница брака, Фама-Слава и Меркурий, аллегория Верности побеждает Бесстыдство, а в комическом финале вывозят пьяного Силена. Однако торжество, которое должно было произвести впечатление на гостей и помочь Моро заручиться их благосклонностью и поддержкой перед отъездом в Милан, выходит скомканным: бедняжка Изабелла попадает под сильный ливень, а сама церемония испорчена ссорами и недоразумениями[279].

Из Тортоны кортеж направляется в Виджевано, а 1 февраля, прибыв наконец в Милан, торжественно вступает в замок Сфорцеско. Один из дворов задрапирован синим сукном, декорированным гирляндами из плюща и лавра, а также фигурами кентавров и лесных божеств, в другом выстроен портик, поддерживаемый семью колоннами «de zenevro», то есть в виде кустов можжевельника. Остальное не во власти Моро: свадьба переносится на следующий год, поскольку невеста должна соблюдать траур по матери, Ипполите Марии Сфорца. Дурное предзнаменование, омрачающее судьбу и самой несчастной Изабеллы.

От всей лихорадочной подготовки к торжествам у Леонардо осталось лишь несколько рисунков из Манускрипта B: временные декорации, драпировки, аллегорические сюжеты, переносные сцены, можжевельниковый портик и «праздничный тибуриум»[280].

Наличие подобных фрагментов позволяет предположить более широкое участие Леонардо в торжественных мероприятиях, в том числе, возможно, и в Тортоне, где впервые появляется автомат, изображающий конного воина-мавра. Эта модель конной статуи – вероятно, первый набросок проекта, который предлагает герцогу Леонардо: грандиозного памятника Франческо Сфорца.

На листе Манускрипта B с рисунками декоративных конструкций и зажигательных бомб, а также несколькими строками текста Леонардо в общепринятом начертании, слева направо, помечает: «28 апреля <…> получил от Маркезино 103 лиры и 12 сольди»[281]. Год не указан, однако речь, вне всякого сомнения, идет о 1489-м.

Маркезино Станга – секретарь герцога и управляющий казначейства, ведающий снабжением, – как правило, отвечает за выплаты жалованья работающим при дворе художникам. Столь крупная сумма может относиться не только к услугам, оказанным Леонардо в рамках торжеств в честь Изабеллы, но и к первоначальным затратам на подготовку модели конного памятника Сфорца. Мастерская и квартира художника размещаются теперь в Корте-Веккья, старом герцогском дворце Висконти, практически напротив Дуомо, по соседству с епископским дворцом и конторами Фабрики собора. Этот обширный комплекс зданий ныне частично заброшен: высокая башня, пустые, проржавевшие вольеры и клетки для экзотических животных, насквозь промерзающие зимой залы. Скорее всего, Леонардо перебрался сюда уже некоторое время назад, с тех пор как начал работать на Фабрику.

Теперь его имя, «Leonardus de Florentia», с пометкой «инженер и живописец», внесено в список придворных художников наряду с «инженером и живописцем» Браманте, «инженером и скульптором» Джан Джакомо Дольчебуоно, «инженером-строителем» Джованни Баттаджо да Лоди. На лицевой стороне того же листа указаны еще имена инженеров-оружейников (Маффео да Комо, Кристофоро да Гандино, Бурато и Франческо да Павия), герцогских архитекторов (Амадео, Джованни да Бусто, Антонио да Сесто, Джакомо Страмидо, Андреа Гирингелли, Бенедетто Бриоско) и инженеров-градостроителей Милана (Ладзаро да Палаццо, Бартоломео да Валье и других)[282].

Проект конного памятника, как уже было сказано, грандиозен – потому-то он, вероятно, и очаровывает Моро. Более того, уже в изначальном замысле заложено его превосходство над всеми прочими конными памятниками, древними и современными, не только в размерах, но и в положении коня, которого Леонардо на первых набросках изображает вставшим на дыбы или даже топчущим поверженного противника[283]. Пропорции тела и движения коня он регулярно изучает вживую[284].

В записные книжки старательно вносятся клички самых красивых лошадей Милана, а также имена владельцев и адреса, по которым их можно увидеть. Мариоло де Гвискарди, камергер Моро, держит в собственном доме в Сан-Витторе близ Порта-Верчеллина «вороного флорентийца», «крупного жеребца с изящной шеей и весьма красивой головой»; у герцогского сокольничего в Порта-Комасине есть белый одр с «прекрасным крупом»; еще одного «крупного жеребца» можно найти неподалеку от Чермонино у синьора Джулио. Однако самые красивые кони, лучшие с точки зрения телосложения и гармонии пропорций, – в конюшнях Галеаццо Сансеверино, сына кондотьера Роберто: тот не только служит Моро, но и приходится ему без пяти минут зятем, поскольку в 1489 году обручился с внебрачной