Русский Харьков - Станислав Александрович Минаков

в 15-градусной воде, мне пришлось пересечь заросли экзотических лопухов и их родичей, а также несколько рельсовых ниток Транссиба, проходящих здесь прямо по морской кромке.

Остров Русский

Остров Русский расположен к югу от Владивостока, в заливе Петра Великого в Японском море, и наименьшее расстояние между континентальной частью города и островом – 600 м. С запада остров, занимающий 100 кв. км, омывается Амурским заливом, а с юга и востока – Уссурийским. Название острову дал генерал-губернатор (с 1847 по 1861 г.) Восточной Сибири граф Н.Н. Муравьев-Амурский, почитаемый здесь как отец-основатель, и самая крупная сопка острова называется «гора Русских» (291,2 м).

Прекрасным солнечным деньком мы туда и отправились. Знаменитого моста тогда еще не было, мы шли на зафрахтованном для нас кораблике, стояли на ветерке у бортов. На острове современных университетских и иных строений тоже еще не было. Был лишь мощный заброшенный форт Поспелова на горе – опорный пункт обороны в Русско-японской войне и конечная точка нашего литературного фестивального десанта.

В 1908 и 1909 гг. на Русском острове побывали великие князья Сергей Михайлович и Константин Константинович Романовы, и одна из батарей получила название Великокняжеской. В 1913–1914 гг. здесь проходили службу герой Японской войны генерал Корнилов, пребывая в ссылке, а также композитор М.А. Кюсс, автор вальса «Амурские волны». Здесь же дислоцировался знаменитый на всю страну дисциплинарный батальон.

В 1920 г. на Русском острове располагалась колония 800 петроградских детей, которые в 1918–1920 гг. по воле обстоятельств совершили полное кругосветное путешествие, практически не известное широкой общественности вплоть до 2005 г.

В 2002 г. на острове был образован Свято-Серафимовский мужской монастырь; здесь сохранились развалины полкового храма. Уверяют, очень красивого, некогда венчавшего на небольшом возвышении береговую линию. Мне не удалось отыскать руины храма в зарослях.

…Когда выходишь на самую вершину Русской горы, смотришь как бы изнутри на кофры и укрытия форта, на сопки и заливы, на красные деревья, рыжие с желтым кустарники, на гигантские алые плоды шиповника (а местами его же цветки!), на светящиеся в контражуре колосья, понимаешь, что здесь конец Русской ойкумены, что дальше – океан, Япония, бесконечность, и что-то щемящее отзывается внутри, открывается умозрительная память.

И ты сбегаешь в одиночестве по опавшей листве меж кустов и древесных столов, минуешь развалины казарм, чтобы замереть на мысе у «старковского» креста, помолиться в уме своем и за них, былых, и за нас, нынешних, а затем брести к пирсу по берегу, изредка подбирая раковины гребешков, тех самых, что так необычайно вкусны даже в сыром виде и которые умеют в сердцевине своей выращивать жемчуг.

А когда летишь девять часов над Родиной домой, смыслы в душе закольцовываются, ментальные пазлы совпадают, и ты дочувствоваешь недочувствованное, додумываешь недодуманное и дописываешь недописанное. И внятным становится понимание, что, осуществляя путешествие из бывшей УССР, из Харькова, на остров Русский, ты перемещаешься с одного края Русской ойкумены на другой.

История одного стихотворения

Именно в этом свете и сложилось в 2008 г. стихотворение, которое произвело некие трясения в умах читателей.

* * *

Ларисе Вигандт, пятнадцать лет спустя

Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.

И воцарится хам – в шароварах, с мобилой и ноутбуком.

Всучат ему гроссбух священный фатер его с гроссмуттер:

бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.

Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин

отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье.

Но нам ли искать подачек в глумливых рядах уродин!

Не привыкать – посидим на воде и хлебе.

Перешагни, пере- что хочешь, пере —

лети эти дрянь и мерзость,

ложью и ненавистью харкающее мычанье!

…Мы замолчим, ибо когда гнилое хайло отверзлось,

«достойно есть» только одно – молчанье.

Что толку твердить «не верю», как водится в режиссуре!

…Мы уйдём – так кот, полосатый амба, почти без звука

от убийц двуногих уходит зарослями Уссури,

рыжую с чёрным шерсть сокрывая между стеблей бамбука.

Водка «Тигровая» так же горька, как старка.

Ан не впервой, братишки, нам зависать над бездной.

Мы уйдём, как с острова Русский —

эскадра контр-адмирала Старка,

покидая Отчизну земную ради страны Небесной.

Самым впечатлившимся и глубоким читателем этого сочинения оказалась филолог, литературовед, критик Лариса Вигандт (Барнаул). В связи с чем появилось посвящение Ларисе Александровне. Передаю слово ей.

Лариса Вигандт: Стрелка вновь остановилась на «русском исходе»

Впервые я прочитала стихотворение «Русский язык преткнется, и наступит тотальный хутор…» 21 февраля 2022 г. Автор выставил его на своей странице в ФБ. Пошли отклики пользователей, и тут же страницу модераторы «забанили» – «хамы с мобилами» капнули.

Стихотворение пронзило меня. Я перетащила его в свою ленту и ограничила к нему доступ – только для друзей, а то мало ли, кто мимо ходит.

Трудно объяснить, как рождается притяжение к книге, стихотворению, автору. Тем более что моя обязанность – много читать. И это скорее плохо, поскольку volens-nolens сформировался повышенный порог чувствительности к литературе. Листаешь – листаешь ленту, скучаешь-скучаешь, и вот кто-то большой-огромный потянет властно тебя, подтолкнет вперед, и вот уж машинально сняты очки и распечатанный лист подтянут к самому носу. Что-то случилось. «Произведение искусства – это когда что-то случилось: в стране, с человеком, в твоей судьбе» (В.М. Шукшин).

Лист отправляю в сумку – чтобы был рядом, чтобы чувствовать его все время, заглядывать в текст, думать, запоминать. У меня всегда так: хорошие книжки с собой ношу, пока не налюбуюсь.

Стихотворение «Русский язык преткнется…» – редкость, факт искусства, шедевр.

Всё мощно в нем. Уверенно, решительно. Многослойно. Глубоко и плотно по смыслам. И очень больно. И эпохально. И пророчески.

Начну с пророческого. 21 февраля 2022 г. никто не знал о том, что случится через трое суток. Проживались последние наивные дни. Мне, не погруженной с головой в тему Украины, Донбасса (хотя и случилось уже непостижимое 2014-го – Одесса 2 мая, Мариуполь и в целом неонацистский террор в Донбассе), невероятным казался сам факт пресечения русского языка. Я трактовала образ как гипотезу, фантастическое моделирование действительности: если… – то…

Но харьковец Станислав Минаков знает больше нашего уже в 2008-м и потому берет тон утвердительный, возмущенный, злой. Поэт переходит на сниженную, ругательную лексику: хам, глумливые ряды уродин, харкающее мычанье, гнилое хайло, дрянь и мерзость. Поэт неистовствует. «Первые три строфы неудержимо определяют градус моего неприятия проекта «Украина-91», оранжевого госпереворота 2004 года, русофобии, майдана,