Русский Харьков - Станислав Александрович Минаков

бандеризации и прочей мерзости», – объясняет автор. А теперь и все мы стали свидетелями «тотального хутора»: на Украине вешают Пушкина, закрашивают изображение Есенина, сносят памятники солдатам Великой Отечественной войны, а ставят – кровопийцам Бандере и Шухевичу; русская литература выброшена из библиотек.

Стихотворение зиждется на антитезе. Тотальному хутору поэт противопоставляет другой мир, в котором можно укрыться и уцелеть (духовно и физически). В нем «вода и хлеб» и «“достойно есть” только одно – молчанье». Первоначально стихотворение завершалось этой строчкой.

Может показаться, что воды, хлеба и молчанья слишком мало, что поэт загнан в темную нору, побежден. Но давайте развернем даруемые нам образы. Молчанье, как известно, золото, и в смысловой рифме оно противостоит «харкающему мычанью». Молчанье – читай «молитва». На нее прямо указует автор. «Достойно есть» – почитаемая православная икона и молитва. А что сильнее молитвы? История песнопения и иконы уводит в дальние дали VIII–X вв., и один за одним проявляются в этих далях знаковые для русской духовной культуры места, имена, легенды: Архангел Гавриил, Косма Маюмский, Афон. Затем присоединяются XIX и XX вв. – композиторы Львов, Кастальский, Чесноков осуществили многоголосые обработки распевов; Бортнянский, Чайковский, Архангельский создали авторские произведения на текст молитвы. Выясняется: начальное именование иконы – «Милующая». Так что не нора, а большой и сильный, красивый и добрый, строгий и светлый мир будет питать поэта. Можно добавить: поэта-воина, монаха-воина, образ которого улавливается во втором-третьем катренах. Кем иным может быть молящийся аскет? Он не попустит мерзости и дряни. «Отродье всяко» требует отпора. Но более всего отсылает к зреющей борьбе «раритетное» слово «отребье». У меня оно ассоциируется с куплетом из песни «Священная война». Живое сцепление с гимном Великой Отечественной возникает еще и потому, что Минаков – знаток и исследователь творчества поэтов-фронтовиков, а также песенников, прозаиков, кинематографистов. Его книги, посвященные этой теме, называются «Горит свечи огарочек» (строчка из песни военных лет «Давно мы дома не были»; слова Фатьянова, музыка Соловьева-Седого), «Вино с печалью пополам» (строчка из знаменитой песни «Враги сожгли родную хату» Исаковского – Блантера – Бернеса), «Когда мы были на войне…», названная строкой фронтовика Давида Самойлова.

Вот он, тот куплет со словом «отребье»:

Гнилой фашистской нечисти

Загоним пулю в лоб,

Отребью человечества

Сколотим крепкий гроб!

В великой песне А. Александрова, написанной в 1941 г. на стихи поэта Лебедева-Кумача, есть еще такая строфа:

Как два различных полюса,

Во всем враждебны мы:

За свет и мир мы боремся,

Они – за царство тьмы.

Прошло больше 80 лет – и снова два полюса.

И наша сторона, на которую мы становимся рядом с поэтом, прекрасна. И трагична, конечно, тоже.

Сочтем же, что есть в нашем, «прекрасном и яростном мире». Русский язык, вода и хлеб, «Достойно есть», амба (это тигр по-уссурийски, но сквозят и другие известные нам значения: «конец, исход»), «рыжая с черным шерсть» (георгиевская ленточка! Вряд ли в 2008-м поэт имеет в виду этот образ, однако в наши дни сей двуцвет приобрел новую устойчивую патриотическую ассоциацию), заросли Уссури, остров Русский, братишки, водка и старка, контр-адмирал Старк, Отчизна земная и Небесная.

Какой грандиозный пласт положил в основание поэт: географический и ментальный размах Русского мира, вера и культура, герои и сражения.

И пожалуй, отдельно, надо всем – полёт, заданный Владиславом Ходасевичем. Препровождение к поэту Серебряного века еще более расширяет наше пространство, присоединяя к нему прекрасный язык и трагические судьбы русских гениев эмиграции первой волны.

«Перешагни, пере-что хочешь, пере-лети эти дрянь и мерзость», – перефразирует Станислав Владислава.

У Ходасевича так:

Перешагни, перескочи,

Перелети, пере-что хочешь —

Но вырвись: камнем из пращи,

Звездой сорвавшейся в ночи…

Бог знает, что себе бормочешь,

Ища пенсне или ключи.

Ходасевич иронично снижает высокий настрой. Минаков в своих намерениях и накале выбирает императив «но вырвись!». Он и вырвался. И нам велит.

Прежде чем становятся ясны все содержательные тонкости произведения Станислава Минакова, оно удивляет своей «амуницией» – красивым редким, а где-то и новоявленным, внешним оснащением. Стихотворение написано свободным дольником, причем в нем встречаются строки разной длины. Явно различимые повествовательные (непрекословные, будто летописные) и патетические интонации напоминают звучание гомеровского гекзаметра (но это не он). Как видим, избранная автором манера изложения сочетает пафос эпики, отсылающий чуть ли не к древним грекам, с разговорной, порой на грани обсценной лексики, интонацией. Микс рискованный, но мастеру подвластный и в итоге плодотворный.

Отдельно хочется сказать о рифме, особой красе у Минакова. Конкретно в этом стихотворении автор выступает, похоже, первооткрывателем краесогласий: хутор – гроссмутер, Старка – старка, режиссуре – Уссури. Пожалуй, стоит обратить внимание на эти факты скептикам, считающим, что языковой материал исчерпан, и сказать нечто новое невозможно. Однако пример перед нами: поэт-создатель.

Как уже говорилось, стихотворение «Русский язык преткнется…» написалось не враз (что интересно, у Ходасевича тоже две даты под «Перелети…»). Автор рассказывает: «Я написал харьковское начало и застрял, чего-то мне не хватало для завершения полноты имевшегося интуитивного объёма. Частично что-то сдвинулось внутри, когда откуда-то возникло слово «братишки», словно нечто предвосхищая. Вряд ли я тогда имел в виду, что это матросское обращение. «Тихий взрыв» (термин Михаила Анчарова) произошел, когда я второй раз в жизни (первый был в 2003 г.) оказался на краю Русской ойкумены».

Невообразимые российские километры (семь часовых поясов от Москвы до Владивостока), история Дальнего Востока, связанная и с освоением края (малороссами в большинстве своем и, к слову, моими родичами тоже), и с военными кампаниями, и с ГУЛАГом, и отдельными выдающимися личностями, среди которых контр-адмирал Георгий Карлович Старк, дали жизнь двум новым – заключительным – четверостишиям. А Старк, да, эмигрант, спасший не меньше десяти тысяч жизней русских беженцев.

Все это судьбы, все это эпоха. Колесо истории повернулось, и стрелка вновь остановилась на «русском исходе».

«Думать об этом без боли невозможно – о великом исходе, о нашем расколе и ропоте, о русской трагедии, до сих пор нераскаянной, а потому неисчерпанной, длящейся», – пишет мне Станислав Александрович.

Что же в итоге? Помним о «стране Небесной».

«И покуда у нас так пред Богом поют, на Руси ничего не случится»

1 марта 2013 г. в Успенском соборе Харькова состоялся концерт праздничного архиерейского хора Александро-Невской лавры под управлением заслуженного работника культуры Российской Федерации Валерия Рязанова. Это выступление стало первым в рамках гастрольного турне коллектива по городам Украины.