Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

пожалуй, слишком трудовые для их благородия… Хотя и гвардейцы за годы сидения в окопах тоже несколько огрубели. Усы, прическу подправить нетрудно. Но вот манеры, выправку, командный голос… Рискует, рискует парень… Он ведь член партии эсеров, и, стало быть, эта их самоотверженная романтика ещё в крови гарцует. Всегда без оглядки…

– Иван Ильич, вы сами знаете, как это опасно… – аккуратно начал Феликс, продолжая изучать выражение лица собеседника.

– Я все обдумал, товарищ Дзержинский, – коротко и уверенно ответил Ильин.

В его глазах Дзержинский с удовлетворением уловил вовсе не нахрапистый «эсеровский» азарт, а спокойную, эдакую почти рутинную природную решимость.

– Хорошо, товарищ Ильин. Будем думать. А вы пока обратите внимание, как в этом кресле сидел бы тот, чью роль вам придется играть, настоящий кадровый офицер. Вот смотрите!

Дзержинский вальяжно откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу, небрежно откинул левую руку с папиросой, поднял подбородок, чуть брезгливо скривил тонкие губы и свысока, снисходительно взглянул на подчиненного.

На следующий день получивший задание Петерс отыскал в архиве градоначальства личные документы недавно скончавшегося, подходящего по возрасту поручика князя Мещерского. Находкой, но одновременно и сомнением, сумеет ли их сотрудник, бывший слесарь, вот так, что называется, «из грязи в князи», выполнить эту миссию, он тут же поделился с Феликсом.

Вызвали Ильина. По тому, как он теперь вошёл в кабинет и расположился в кресле, уже вполне можно было оценить и старание, и внутреннюю собранность, и актерские способности будущего «Мещерского». Даже найденные специально для него среди конфискованных золотые карманные часы на цепочке научился доставать и открывать небрежным щегольским жестом.

Кроме основных инструкций Дзержинский посоветовал, пока достают и подгоняют по фигуре офицерское обмундирование, изучить герб и родословную этого древнего рода – очень может пригодиться. Некоторые отпрыски таких фамилий непомерно кичатся этим по разным поводам, да и без повода тоже. Всегда можно заполнить паузу или перевести неудобное течение разговора в это русло.

Через несколько дней Ильин, сняв новое жильё, стал завсегдатаем тех кафе и ресторанов на Невском проспекте, которые часто посещали бывшие офицеры. Первая информация появилась совсем быстро. Один из встреченных офицеров по секрету рассказал о существовании особой подпольной организации по набору и отправке офицеров на Дон и стал усиленно уговаривать «князя Мещерского» записаться в отряд ударников, обещая при этом деньги и разные привилегии. После «естественных», но недолгих раздумий, колебаний и сомнений княжеское согласие было дано.

В кафе Филиппова на Невском Ильина представили главе организации, некоему гвардейцу, скрывавшемуся под гордым прозвищем Орел. Тот выслушал рекомендацию, тщательно проверил документы, объявил, что включает поручика Мещерского в отряд, и даже выдал деньги на текущие расходы. Пока новобранец обязан был лишь ежедневно посещать кафе в обед и ужин и всякий раз быть полностью готовым к отъезду. «Одного чекиста откормят, мы его на другого заменим. Все польза от контры», – пошутил Дзержинский.

Офицеры пока затаились. И хорошо. Сейчас Феликса больше заботили саботажники. Организации, стоявшие за ними, уже удалось выяснить. Это так называемые «Союз Союзов» и «Союз трудовой интеллигенции». Сотрудник ВЧК Другов по ордеру Дзержинского провел внезапный и успешный обыск в их штаб-квартире на Литейном проспекте. Изъяли ведомости с указанием фамилий лиц, получавших деньги во время забастовки, выявили источники этих средств, стачечные комитеты в министерствах и ведомствах, изъяли бюллетени, подписные листы.

Дзержинский сам изучил эти бумаги, лично допрашивал арестованных, определяя степень их участия и необходимость содержания под стражей. В результате почти все забастовщики вышли на работу, да и организаторов, включая главного, чиновника Министерства внутренних дел Кондратьева, через необходимое для следствия время тоже освободили под подписку о неучастии в актах саботажа впредь.

Очень ценным оказалось знакомство через Луначарского с журналистом Алексеем Фроловичем Филипповым. Ещё до революции он с Сытиным издавал журнал «Русское слово», основал целый ряд печатных изданий – «Деньги», «Ревельские известия», «Черноморское побережье» и «Кубань». Связи он имел весьма обширные. Дзержинского особенно заинтересовали знакомства в промышленных и финансовых кругах, куда его ввел один из приятелей – петроградский банкир Захарий Жданов.

Филиппов согласился делиться сведениями. Ему выдали удостоверение секретного сотрудника ВЧК. Они с Дзержинским стали встречаться достаточно регулярно, и постепенно служебные контакты дополнились дружескими. Его точные и здравые суждения нравились Феликсу. В момент работы над декретом о национализации банков Филиппов подготовил обстоятельную докладную записку о состоянии финансового и банковского дела в послереволюционной России, затем ещё три аналитических доклада, не говоря о том, что с его помощью удавалось вскрывать отдельные хитрые чиновничьи махинации.

При этом, не называя своих источников, Дзержинский старался по возможности согласовывать свои действия с наркомом внутренних дел Петровским. Во время их очередного разговора в кабинет зашёл нарком продовольствия Александр Шлихтер и сообщил, что ничего не может поделать с саботажниками. Он просил Петровского поехать с ним в Аничков дворец, где располагалось прежнее Министерство продовольствия, чтобы арестовать главарей забастовщиков.

– Их десять человек, но они верховодят всеми, и все им подчиняются, – растерянно говорил наркомпрод.

– Это уже не к Петровскому. Это теперь наше дело, ВЧК. Что ж, им наплевать на страну, на людей, на голод – нам наплевать на них, – резко, но внешне спокойно произнес Феликс.

Он предложил немедленно отправиться в Аничков, прояснить ситуацию и при отказе сотрудничать на какое-то время действительно задержать забастовщиков, изолировать от основной массы чиновников, а с теми провести беседу. Что и было сделано.

Приблизительно по той же схеме был ликвидирован и саботаж в Госбанке. Дзержинский призывал действовать быстро, эффективно, но щадяще. Задачей было не столько наказать кого-то, сколько исправить саму ситуацию, привлечь старые кадры к работе. Люди должны видеть, что цель не кара и не месть, а вполне естественная забота о будущем страны.

Но досада подчас брала своё: дилетантам-чекистам противостояли организованные профессионалы. Если это убежденный враг, к нему неизбежно придется применять суровые меры, но некоторые поддерживают саботажников из ложной солидарности, они не враги, и без них не обойтись. Излишняя суровость сама по себе порождает сопротивление.

«В случае если арестованный чиновник ГосБанка Алексей Александрович Писарский действительно болен нервным расстройством и вообще болезнен, то прошу его немедленно освободить под его расписку, что обязуется из Петрограда не уезжать и по первому требованию явиться на суд и следствие».

Немало подобных приказов получил в эти дни комиссар пересыльной тюрьмы от Дзержинского. Уж ему ли не знать, что сама тюремная камера никого никогда не исправляла. Разве что давала спокойную возможность подумать, переосмыслить. Но для этого много времени не надо. Другое дело, когда людей изолируют в