Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

обратно… Ведь мы, воспитываемые цивилизацией, привыкаем жить совсем по-другому – на всём готовом. Захотел есть – загляни в холодильник, а то и стол уже накрыт. Отсюда возникают условные рефлексы – жизнь кажется завершённой картиной, а она ещё даже не начиналась! Но если мальчик не погибал и возвращался из леса с добычей, то это говорило о его находчивости и смелости, и он автоматически становился мужчиной, тем самым обретая право голоса наравне с другими представителями своего народа. И купить такое право было невозможно!.. Как же с тех пор всё изменилось…

Идти по оленьей тропе всегда легко, если не терять её. Только раз мы поплутали здесь, на стрелке ручьёв, оказавшись посредь высокой травы. Но опять же, достаточно немного осмотреться на местности, чтобы можно было сориентироваться, куда следует идти, а куда нет, где удобно было бы пролечь тропе – и ты быстро снова найдёшь её. Ибо звери чутьём отыскивают самые безопасные пути. Исключения существуют, но не в горной местности.

Чем ближе к долине, тем теплее становится, постепенно начинаем раздеваться. Я снимаю с себя перчатки, куртку, полартек, остаюсь в одной рубашке, но появляются комары, о которых мы так беззаботно успели позабыть за последние дни, и я с громким ворчанием, будто насекомые способны меня слышать, извлекаю из рюкзака накомарник и ветровку Вроде бы всё приходит к привычному положению вещей… Если, конечно, такое положение существует. Перед Сыней долина ручья расширяется, на пути вырастают пространства кустарника, но тропа загодя «знает» о них. В двухстах метрах от Сыни, на припойменной террасе, необжитая стоянка оленеводов. Не теряем солнечного времени даром, разбираем рюкзаки и развешиваем мокрые вещи на поветь: располагаем их на сошках, раскладываем на пригорке. Вдруг я вспоминаю, что Мокрая Сыня – начало предпоследней части маршрута… И сердце зашлось тоской. Как жаль, что нельзя путешествовать непрерывно всю жизнь!

Задумчивый, погружённый в себя брожу по террасе и вдруг замечаю выше по течению Сыни чумы! А, это те, о которых нам Герман рассказывал. По верхам через «Сталинград» он налегке добирается до них за шесть часов. А мы плелись целых три дня…

Пока вещи сушатся, идём в гости и поспеваем вовремя – ханты разделывают оленей. Я фотографирую, не забыв, конечно же, спросить на это у хозяев разрешения, ибо известно, что ханты до сих пор язычники, имеющие своих кукол-ботов и поклоняющиеся им. Нам не удивляются, потому что люди сюда время от времени заглядывают по пробитой с запада дороге, приезжают на вездеходах с Инты: кто глушить рыбу в нижнем течении Сыни, а кто «впарить» оленеводам некачественный товар, как, например, китайского производства магнитолу, с виду довольно привлекательную, которую мы так и не смогли починить. И наценки катастрофические: в Москве подобное изделие стоит в пять – семь раз дешевле. При этом видно, что бригада еле-еле сводит концы с концами. Одежда в основном самодельная, предметы быта чинены-перечинены, даже связи нет. Около тридцати человек, из них чуть меньше половины детей, живут по пол года и больше изолированно от всего остального человечества, почему и решили разориться на приёмник, чтобы хоть как-то быть «с большим миром». Государство забросило жизнь этой малой народности и поставило на ней крест. «Раньше рыбы вдоволь ели, а теперь… И всё потому, что ловили мы её только на еду, зная, что придём сюда в следующем году, и через год, о плохом и мыслить не смели… А сегодня чужие приезжают глушить, вооружённые, разбойничают на нашей земле как хотят, и мы нечего не можем с этим поделать», – рассказывают Сынские ханты, перелагая уже известную нам ситуацию с Кокпелой. Про европейский склон Урала, менее труднодоступный, говорить, получается, совсем нечего. Рассказывают, что в спокойную погоду от Воркуты до Инты там можно проехать на уазике всего за пару суток. «Наших дедов насильно селили в городские посёлки, зачем? Чтобы их внуки, утеряв большинство традиций, были вынуждены уходить погибать в тайгу?» Так, по всей видимости, обстоят дела язычества в современности.

Но все эти беседы протекали уже потом, в чуме за чаем, а сейчас мы стали свидетелями весьма странного зрелища. Оленьи туши были разрезаны вдоль и уложены на траву так, чтобы кровь стекала, как в чашу, в освобожденное от излишних внутренностей нутро, ханты семьями расселись вокруг туш и начали грандиозное пиршество. Узкими ножами они отрезали ещё теплую плоть, макали её в подсоленную кровь и с большим удовольствием поедали; крупные куски обрезали у рта и глотали таким образом получаемые кусочки в большом количестве; обгрызали кости, перебирали останки оленя и со вкусом причмокивали. Нас тоже пригласили принять участие в трапезе, и мы не смели отказаться. Вооружившись ножом, я робко отрезал ломтик и попытался положить его в рот, от чего меня чуть не стошнило. На фоне улыбающихся, перепачканных пиршеством хантыйских лиц, окруживших огромную лужу крови, это выглядело со стороны, должно быть, более чем странно. Особенно меня воодушевила девочка лет семи, ещё неумело пользующаяся своим коротким ножом, растопырившая тонкие пальчики. Она всё пыталась проглотить какую-то кровавую соплю, выскальзывающую из уголка её милого рта. Девочка посматривала на «бородатых дядей европейского вида», и с едой у неё плохо получалось… Наконец, я совладал с собой и начал жевать что-то, напоминающее кусочек мягкой резины, а по вкусу скорее странный фрукт. Хантыйки тут же поняли это по-своему и стали складывать передо мной груду сочащихся кровью ошметков, вылавливая их из лужи со словами, что вот это, мол, сладкая печень, это почка, а это сердце. И, самое удивительное, я начал есть! А потом мы с Ваней уже вовсю шутили, воображая, чем может обернуться подобный «пикничок», устроенный где-нибудь на Канале имени Москвы, или распробование свининки на рынке, и всё смелее и смелее орудовали ножами, войдя, как говорится, во вкус. «Что, очень даже ничего», – подумал я, высасывая костный мозг, самое большое лакомство. Ивану же больше всего понравилась печёнка.

Неравнодушие к сырому ханты объясняют очень просто. «У нас нет ни помидоров и огурцов, ни апельсинов и бананов, – поясняют они. – И зелени мы практически не употребляем. Поэтому недостаток витаминов и микроэлементов издавна пополняем таким вот нехитрым способом». И мне с этим утверждением трудно не согласиться: сырое мясо мне в итоге понравилось, и сладкая печень, и костный мозг, а ловкость, с какой приютивший нас Эдик рассекал кости краем лезвия топора, достойна восхищения. К тому же, олень – дитя гор, воспитанное на чистом воздухе, воде и ягеле, и можно сказать, что его мясо по качеству