Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

Дорога мгновенно взметнулась, стала чертить пестреющий от расправившейся в каплях дождя зелени склон. Варга всегда красива, когда скачет по верхам: деревянные полозья саней оставляют одну только видимость следов, не нарушая издавна воцарившегося здесь туманного царства северных джунглей – зарослей папоротника и сползающих по уступам мхов. И взгляд оленевода, обветренный зимними стужами, ослепленный солнцем, направляющий характер его поступков, схож с ней. Какая существенная разница, если задуматься, возникает между робкой полярно-уральской варгой, ведущей за облака на перевал, и подмосковной тракторной колеей, упирающейся в замусоренную делянку! Это будто бы два разных мира, существующих на грани человеческих, далеко неоднозначных возможностей, между сердцем и разумом, между выбором, что произвести, Чавин-де-Уантар или массу дешевой, уничтожающей леса и обесценивающей смысл жизни беллетристики, на что направить общее действие мысли, потратить силы, драгоценное время жизни, какой получить результат! Разве человеку многое нужно? Вот уже месяц мы доказываем, что нет, что всё, что необходимо ему, может легко превратиться в сырой комок смешавшихся вещей за плечами… Так чего же ещё хотят люди от жизни? Чего ждут? Каких райских кущ ищут? На что возлагают надежды, когда уже всё есть, создано, предопределено радовать взгляд? Утопия, скажете вы? Но здесь, в условиях дикой природы, что-то не верится в существование какой-то утопии! Здесь тяжёлый труд совмещен с риском, любопытством к проявлению иной жизни и всё возрастающим интересом к новому – и века человеческого не хватит, чтобы от этого можно было устать… Но – увы!.. Мы привыкаем читать вместо того, чтобы пытаться пробовать самим, и в результате, обремененные только теориями, веря в самодостаточность слов, легко разочаровываемся во всем, что затрагивает некомпетентность нашего «я», особенно когда позади уже не один десяток прожитых лет…

Вы скажете, человеку некогда думать об этом. Но почему? Давайте разберемся. Он вовлечен в игру, такую же, какой может стать любая другая, поэтому и считает мысли, отличные от логики звеньев её событий, побочным эффектом, не дающим известного рефлекторно определяемого для уже существующей игры результата, базируя свою убежденность на представлении о серьёзности этой игры. Даже неофициально терминологируя: «взрослая жизнь». Возможно, «в поисках» оправдания неких других, скрытых, неразвитых импульсов самости в себе. И если бы на исследовании духа человеческого свет клином сошелся, я бы не возражал, но нет: игра далеко отстоит от реального положения вещей!.. Индустрия развлечений в небывалом рассвете, однако счастья, радости она не приносит, ибо эти переживания не способны полноценно изменять человека в лучшую сторону. Просто люди, даже не осознавая, реализовали одну из возможных иллюзий – создали цивилизацию, в которой максимально комфортно себя чувствует тело, и только, проявив, может быть, ещё неизведанные области коллективного бессознательного. Другой причины «не думать» я не нахожу.

О каком волшебстве и о какой душе может идти речь при таких условиях? Конечно, чудес не бывает. Но это не означает, что их вообще не может быть! При других правилах игры чудеса проявятся, и ещё неизвестно тогда, чем может обернуться для человечества их появление, значение индивидуальности, взращенные мотивы самости. Правда, в картине мира оживают только те персонификации, каким люди придают значение, и по логике вещей ко времени появления волшебства человечество будет уже готово его принять, как приняло изобретение огня, колеса, железа, например. Но когда это случится? Пока будут переписываться научные труды, взгляд человека, замкнутый на себе, вскормленный теориями, не изменится. Нескоро ещё человечество всерьёз задумается о психике и душе, туда начнёт прикладывать силы и направит течение бытия, построит на этом другую «цивилизацию», отбросив религиозные предрассудки… Психология сегодня – это жалкое представление возможных событий, в целом бессмысленное: доступное специалистам, трудное для освоения обычному человеку. Но я убежден, когда традиционную цепочку социального статуса заменит другой алгоритм сознательного поведения, всё переменится. И люди ещё научатся летать, просто отрываясь ногами от земли.

«Зачем мечтать? Но мы мечтаем. Выдумывать? Но мы не можем существовать без творчества даже на примитивном уровне – организуя праздники и банкеты, посещая театры – всегда пребывая в стремлении к красоте. Так почему же всецело не признать свои ошибки и коренным образом не изменить плоскость эклиптики своего бытия, нацелившись воспевать только прекрасное? Разве мало примеров такого рода самопожертвования мы наблюдаем в науке, искусстве, религии? Самопожертвования, одаривающего любого душевным благосостоянием… Высокая степень свободы дана человеку для свершения выбора, однозначного, без тени сомнений… Ведь вся суета человеческой жизни это всего лишь миг ряби на поверхности бытия». – Эти странные мысли серебряной струйкой пробежали у меня в голове, совершенно холодные, как отклик – далекие, но всё же оказавшиеся теплее окружающего меня пространства, и в груди застучало сильнее. После брода через Пожема-ю подъём уже не согрел, но теперь я внутренне уверился, что верховья сегодня мы обязательно пересечём. У границы леса, где сонные деревья застыли, упираясь верхушками в небо, на более-менее ровном пятачке склона делаем основательный привал. Я хочу дождаться вечера и возможных к тому времени погодных перемен, обсохнуть и подготовится к новому переходу, поэтому начинаю возиться с костром. Из-за шума ливня, от которого мягкая хвоя лиственниц не может укрыть, не слышим друг друга. Руки мои цепенеют от холода, но я упорно подсовываю пропитанную парафином горящую спичку под припасённую бересту, вместе с коробком извлеченную из нагрудного кармана, оторванную, так сказать, от самого сердца. Сухая береста нещадно дымит, чад накатывает плотными валиками под капюшон, но я не смею отодвинуться прочь, подвергнуть робкое пламя испытанию водой… Что-то уже не верится, что в верховьях Лагортоегарта мне удавалось вскипятить полуторалитровый котелок мелкими веточками. Ведь даже тонкая смолистая щепа, выкромсанная из сухого бревна, и та отказывается гореть. У Ивана с постановкой палатки тоже возникли проблемы, он никак не может ровно приткнуть её среди комлей деревьев. Оба чертыхаемся. В таких случаях я знаю, что нет лучшего способа решить дело, как с уверенностью, продолжая делать всё возможное, дожидаться его естественного завершения. Поэтому я склоняюсь над огнем всё ниже и продолжаю терпеливо дуть на него, стараясь не думать, совсем забыть о дожде, нацелив внимание только на крохотные угли, которые обязаны быть вызваны к существованию. И костёр получается! А потом мы стаскиваем в него с окрестностей уже всё, что только способно гореть, довершаем дело валежником, и огонек превращается в грозное, тянущееся к зеленым ветвям оружие, способное всего за несколько часов опустошить весь склон.