Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

годы, а у нас, бедняков, волосы вставали дыбом от такой информации, которую доводили до нас ребята, разгружавшие вагоны. Богатство – это богатство, от него перепадает «шерсти клок» всем, кто находится рядом. Студентам тоже хватало на булку с маслом, но отсутствие жилья многих угнетало. Если на еду потратишься, то заплатить за жильё уже нечем… Толковому человеку и трофейные ценности о многом могут рассказать!.. После войны о её итогах говорили примерно следующее: Сталин допустил две ошибки – во-первых, он показал российскому солдату заграницу, вторая большая ошибка – наш вождь показал иностранцам российского солдата… Увидели, запомнили… В наше время господства фактов выяснилось, что за Сталиным числились не только две ошибки. Но нам, простым деревенским парням, горячим подросткам, и этих двух ошибок было предостаточно.

Мауля тоже не смог обрести душевного тепла. Это был мечущийся, уставший от жизни, захлёбывающийся в волнах безнадёги человек тонкой душевной организации. В Казани на улице Карла Маркса жил его родной старший брат. К нему переселилась и мать. Брат, человек большого достатка, считал, видимо, верхом благодеяния оказанный им приют для родной матери, потому как не разрешал он Мауле приходить к ним и видеться с матерью. «Важным» человеком на высоком посту был его брат! Уж не на Чёрном ли озере он работал?

Среди всех людей Мауля был мне самым близким человеком, советчиком и помощником. Может, он и не был столь крутым среди звёзд первой величины в театральном училище – таких, как Разия Халитова90 и Айрат Арсланов91, однако он был невероятно талантливым! Когда я, бросив учёбу, уехал из Казани, он ещё бултыхался, увлекаемый общим людским потоком, страдая и мучаясь…

Оказавшись на перепутье жизненных дорог, оглядываясь назад и заглядывая в будущее в попытке выбрать единственно верную прямую дорогу, я всё чаще думаю о своём друге. Мне кажется, что начало клубка моей судьбы в его руке, если мы будем вместе искать, то найдём прямую дорогу, думаю, что и ответы на волнующие нас вопросы окажутся где-то поблизости.

В один из дней, когда мы интенсивно протирали штаны, готовя заседание очередного бюро, почему-то испугав, неожиданно зазвонил телефон, меня вызывали в МГБ. Однако я быстро успокоился. Ни о чём не переживал, ни за кого не боялся. Это было бестолковое время, когда я целиком интересовался лишь собственной персоной, а внимательно изучить что-то другое не находил ни времени, ни желания… Ничего не знал я и о силе этой полусекретной организации, как не замечал и скрытно подобравшихся ко мне щупальцев. Отправился по адресу, нашёл, по собственной воле проник внутрь. За широким, крытым сукном столом с мощными ногами восседал мой старый знакомый. Я поздоровался. Он моё приветствие не принял, предлагая сесть, уголками глаз скосился на стул. Некоторое время сидим, глядя друг на друга, а в мою душу потихоньку закрадывается подозрение. Затем он открывает обитую клеёнкой узкую дверь слева от себя и кому-то призывно машет. От увиденного… я чуть не падаю со стула, теряю дар речи. Передо мной, сгорбившись, стоит Мауля Султан. Нет, нет, не Мауля это – а я сам, возвращаюсь с берегов Каспия, с волжских заводей… Один к одному! Разница лишь в том, что я шёл босиком по снегу поздней осенью. А сейчас конец лета… Мауля бос, грудь нараспашку. На теле ни рубашки нет, ни майки. Истерзанные, истрёпанные штанины брюк висят, словно приклеились к подолу задрипанного, облезлого бешмета. На бешмете нет ни одной пуговицы, Мауля подпоясал его полусгнившей, почерневшей от старости лыковой верёвкой. Низ подбородка и почерневшее, осунувшееся лицо заросли кудряшками. Обгорелый на солнце, опалённый и высушенный им! Под неостриженными ногтями то ли грязь, то ли угольная пыль набилась. Парень стоит, едва заметно улыбаясь, и пристально смотрит на меня, словно чего-то ждёт. Распираемый мыслями лоб то сожмётся, то расправится. Тот мужик, не моргая, смотрит на нас. Когда из уст сотрудника МГБ срывается: «Узнаёшь этого человека?», Мауля пытается наклониться ко мне, его руки зашевелились, словно хотят что-то сказать.

«Узнаю, узнаю!» – отвечаю я незамедлительно. «Кто это?» И вправду, кто? Что ответить? За кого выдаёт себя Мауля?.. «Это Мауля Султан. Поэт. Мой друг. Студент театральной школы!» Что ещё можно добавить? Какие факты привести для того, чтобы облегчить участь друга?.. А тот мужик презрительно усмехается: «Странные у тебя друзья, оказывается! А насчёт артиста ты врёшь. Ну давай, разыграй что-нибудь. Комедию нам покажешь? Или споёшь?» Иногда заданные вопросы звучат грознее приговора или обвинительной речи. В вопросе моего давнего знакомого читался угрожающий подтекст: «Если не споёшь, отсюда никогда тебе не выйти!» Я замер, глядя на Маулю – бедняжка, из него такой же певец, как и из меня – аховый.

Неожиданно по его лицу, глазам, лбу, ввалившимся щекам пробегает непонятно откуда взявшийся луч света. Мауля встаёт на носки израненных голых стоп, потрёпанный бешмет не в силах скрыть ширину его вздымающейся груди, пальцы с чёрными скобками ногтей сжимаются в разом отяжелевшие кулаки, из глаз катятся две крупные слезы. «Воин Красной Армии! Спаси!» – шепчут отлитые из стали губы Маули. Во время войны был такой плакат-призыв. Какой великий этюд смог разыграть Мауля, талантлив был, чертяка! Работник МГБ остаётся без слов. Поняв, что проиграл, он лишь машет рукой. Я увожу друга к себе на квартиру…

По дороге мы кратко обо всём говорим. Оказывается, то ли в Томске, то ли в Омске у Маули есть старший двоюродный брат. Когда стало совсем невмоготу, Мауля в надежде на лучшее отправляется к брату. Приезжает и видит, что на месте барака, где жил брат, развалины, нового адреса никто не знает. Мауля с неделю пытается разыскать родственника… чтобы прокормиться, продаёт всю более или менее приличную одежду, обменивает на старьё с доплатой… Мауля не умеет ни воровать, ни зарабатывать чем-либо, кроме актёрства. Он всей своей сущностью великий актёр, талантливый поэт, не помещающийся в узкие жизненные рамки Высший дух и вместе с тем – нищий бродяга.

Бросив бешмет в сенях возле козы, входим внутрь дома. Увидев заколоченные досками два из четырёх окна, бедное убранство перекошенного домишки, Мауля со смехом восклицает: «Здесь можно жить!» На наше счастье, хозяйка Ксения Фёдоровна куда-то ушла. О чём мы говорили? Искренне соскучившись друг по другу, какой информацией обменивались мы в тот день? Ничего этого я уже не помню. Высокие слова, великие мысли, бурные устремления впитались в старые стены разваливающегося дома Ксении Фёдоровны. Мы были бескрылыми птицами, рвущимися в небо наших фантазий! Помню