Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

class="p1">На следующее утро Софья приобщила Шакловитого и простилась с ним. В тот же день его привезли в лавру, где сразу устроили допрос. Он от всего отпирался, сознался только, что подбивал стрельцов на венчание Софьи царским венцом. Тогда его потащили в застенок на монастырский воловий двор. Подвесили; палач взялся за кнут, которым можно с первого же удара выдрать со спины клок мяса. Тут Шакловитый заговорил: вначале сознался только в том, что хотел убить царицу Наталью Кирилловну, но чтоб царя — ни-ни; однако на пятнадцатом ударе подтвердил все слова изветчиков.

На другой день назначили вторичную пытку — чтобы выведать об измене князя Василия Голицына. Шакловитый так ослаб, что его пришлось нести в застенок на руках. Он обещал все рассказать, если его не будут пытать. Пытку отменили, дали ему перо и бумагу. Однако князь Борис Алексеевич, охраняя честь фамилии, забрал признания дьяка себе.

Тем же вечером в лавру приехал, наконец, и сам Голицын. В монастырь его не пустили, велели ждать царского указа в посаде. Здесь навестил его Гордон: князь был печален и неразговорчив. Наутро Голицына вызвали в лавру и на лестнице архиерейских палат зачитали указ об отнятии имения и ссылке в Каргополь — за то, что докладывал дела царевне Софье мимо государей и под Перекопом воинского промысла никакого не чинил, а отступил, каковым нерадением причинил государству разорение, а людям тягость.

12 сентября патриарх и бояре собрались, чтобы вынести приговор Шакловитому. Выслушали розыскное дело, посовещались, решили: смертная казнь. Поднесли приговор Петру для подписи. Он сидел неподвижно, глядя на лежавшую перед ним бумагу и перо. Бояре зашептались: государь молод, первый приговор — тяжело, понятно… А он просто считал про себя до полста. Досчитав, взял перо, быстро вывел четыре буквы своего имени…

Ободранного, истерзанного Шакловитого вывели к плахе на площади перед лаврой, у Московской дороги. На его грязной, с запекшейся кровью груди болтался остаток его богатств — образок Николая Чудотворца в серебряном окладе, надетый на него Софьей перед отправкой в лавру. Осторожно сняв образок с себя, Шакловитый с поклоном передал его палачу… Вслед за дьяком были казнены его сообщники, Петров и Чермный.

Двумя днями позже, в Дорогобуже, воевода Борис Суворов схватил Сильвестра Медведева с Гладким. Обоих привезли в лавру. Медведева отлучили от церкви, расстригли, нарекли прежним мирским именем Симеон и били кнутом[8]. Гладкого казнили.

Последним гостем в Троице был Мазепа. Он ждал опалы и был удивлен ласковым приемом. В посаде для него разбили великолепный шатер, прием у Петра прошел как нельзя лучше. Осмелевший гетман начал жаловаться, что у него вымогали в пользу князя Голицына в разное время червонцами и ефимками 11 000 рублей, да серебряной посуды более 3000 пудов, да разных драгоценных вещей на 5000 рублей с лишком, да три лошади турецкие с убором на 1000 рублей, — все это из именьишка, которое по милости монаршей нажил на гетманском уряде; просил вознаградить его из имения бывшего оберегателя. Спустя три дня он уехал, осыпанный дарами и милостями.

В Москву к царю Ивану полетело письмо Петра с извещением об умыслах «третьего зазорного лица» — Софьи — и требованием лишить ее титула соправительницы и выслать из Кремля на жительство в Новодевичий монастырь. Иван во всем согласился с братом. В Новодевичьем для царевны были приготовлены хорошо убранные комнаты, прислуга и все необходимое; ей было разрешено по большим праздникам видеться с сестрами и тетками. Однако Софья не спешила с переездом, по-прежнему расхаживала по Кремлю, гордо снося от обнаглевших придворных упреки в непристойном поведении.

В ожидании, пока Царевна покинет Кремль, Петр обратился к тому, по чему томилась душа, — к военным потехам. В середине сентября ушел с гвардейскими полками в Александровскую слободу и здесь, на обширных полях, целую неделю занимался конным и пешим учением под руководством Гордона, с пушечной пальбой, в присутствии обеих цариц. Маневры проводились широко — аж до Лукьяновской пустыни. Отсюда до Переславля оставалось верст двадцать пять, не более. Однако Петр утерпел и, не взглянув на свой ковчег, возвратился в лавру. Гордона одарил камкой и атласом.

5 октября Софью, наконец, выперли из Кремля. На другой день Петр въехал в Москву. Стрельцы встретили его, стоя на коленях, расставив вдоль дороги в знак своей покорности плахи с воткнутыми в них топорами. Сверкая глазами, Петр смотрел на согнутые спины, на топоры. У него чесались руки оттяпать сотню-другую мятежных голов.

Часть четвертая. Марсовы и Нептуновы потехи

Троевластное правление кончилось. Вскоре закончилось и двоевластие: царь Иван передал Петру всю власть и остался выходным, церемониальным царем.

Только теперь, после падения Голицына, когда пришла пора назначить новых людей в приказы, Петр впервые осознал размеры власти, которой обладал сберегатель посольских дел. Оказалось, что князь Василий Васильевич начальствовал Посольским приказом, где, кроме сношений с соседними государствами, сосредоточивались дела по управлению Малороссией, Слободскими полками, Новгородом, Смоленском, Галичем, Устюгом, Великой Пермью, отчиной именитых людей Строгановых, монастырями Савво-Сторожевским, Воскресенским-Новоиерусалимским, Иверским-на-Валдаях, Киево-Печерским, иностранными церквами в русских городах, Немецкой слободой в Москве и факториями торговых иноземцев. После смерти в 1686 году Милославского Голицын возглавил приказы Судный-Володимирский, Челобитный, Иноземский, Рейтарский и Пушкарский. В прочих приказах сидели его родственники и клевреты.

Всех их повымели поганой метлой. На освободившиеся в приказах места расселась честная компания из потешных: Лев Кириллович, князь Борис Алексеевич, боярин Тихон Стрешнев, Ромодановские, Долгорукие, Лопухины, Апраксины, Головкины, Шереметевы, Прозоровские, Урусовы, Троекуровы, думный дьяк Андрей Виниус — все больше господа самого низкого и убогого шляхетства.

Вертели Боярской Думой как хотели, мздоимствовали, крали, разоряли города и села, зато были люди верные, веселые и пьяные по вся дни, — словом, умевшие поддержать компанию и потому любезные сердцу государя Петра Алексеевича.

Появились у Петра и новые приятели — генерал Патрик Гордон и полковник Франц Лефорт.

Опытный Гордон, послуживший в семи ордах семи царям, был незаменим при устройстве потешных маневров и сражений. Выбрать местность, начертить план, определить боевые порядки, вычислить потребное количество огнестрельного снаряда и инструментов — никто не мог сделать это лучше степенного, аккуратного шотландца. Если Петру нужна была книга по артиллерийскому делу, библиотека Гордона была к его услугам. Интересно было поговорить с ним о минувших походах и битвах, знаменитых королях и полководцах. Цепкая память пожилого генерала безошибочно воспроизводила имена, даты, цифры; для сравнения он приводил примеры из древней истории, сыпал цитатами. Впрочем, ученым педантом не был — за столом охотно пил, шутил, рассказывал