Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

— Испиваю, государь, — сокрушенно вздохнул Зотов, — писано бо есть: в беззакониях зачат есмь.

Петр грозно сдвинул брови:

— А зачем же писано: не упивайтеся вином? В нем же… знаешь, что в нем?

— Некая кавыка недоуменная, государь. А вот другое место говорит: воды не пей, но вина…

— Вина? Остановился? А? Боишься договорить? Написано: «вина мало», а ты дуешь какими ковшами?

Зотов удивленно уставился на него. Что это сегодня нашло на государя? Опустив глаза, он забормотал, что пьет телесной нужды ради и частых недугов. А что написано «вина мало пей», так у всякого своя мера: лошади ведро воды не много выпить, а кабы человек выпил ведро разом? А еще вот в Писании говорится: мытари и любодеи идут впереди в царствии небесном, и оно значит: мытари были когда-то, а теперь мытарей нет, а есть бражники, пьяницы, вместо мытарей: они-то прямо в рай пойдут. А отчего? Они неповинны, аки младенцы. Аще что и согрешат, не вменит им Бог греха, сами бо не ведают, что творят. Говорят же: невозможно прожить без греха, а коли грешить, так лучше пьяному, чем трезвому. И еще писано, государь: се коль добро и коль красно, аже жити братии вкупе! А коли братия сойдется вкупе, ништо обойдется без вина?

Петр, повеселевший от зотовской болтовни, подвинул ему стакан. Хорошо, пусть выпьет, коли так.

— Никишка всегда пить готов, а коли царь-государь велит, так как же Никишке царского указа не исполнить?

— А если, — улыбнулся Петр, — если царь скажет: не пей никогда, Никишка, тогда что?

— Тогда Никишка упадет царю в ноги, — Зотов повалился на колени перед Петром, — и скажет: царь-государь, вели лучше Никишке голову снять, оттого что Никишке лучше живу не быть, чем не пить.

Петр хлопнул его по плечу:

— Не бойся, дядя Никита, царь пить не закажет, а скорее укажет.

Окончательно развеселившись, он выпил один за другим два бокала вина. Ничего не скажешь, в этом деле старый хрыч дока, рассуждает не хуже патриарха. А что, обратился Петр к компании, не поставить ли им Зотова в патриархи? Небось не хуже нынешнего будет. Все шумно поддержали эту идею. Тут же составили сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор и присвоили Зотову титул набольшего шута, князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кукуйского и всея Яузы. При нем составили конклав из двенадцати кардиналов с огромным штатом епископов, архимандритов и прочих духовных чинов; сам Петр принял сан протодьякона по прозванию Пахом-Пихай. Положили первейшей заповедью нового ордена беспощадно воевать со злым еретиком Ивашкой Хмельницким, для чего напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми; сложили порядок пьянодействия, служения Бахусу и «честнаго обхождения» с крепкими напитками. Трезвых грешников отлучили от всех кабаков в государстве, инакомудрствующих еретиков-пьяноборцев предали анафеме.

И пополз по святой Руси слушок: воцарился на Москве царь антихрист, собрал сатанинский собор на пагубу христианским душам. А противиться во всем такому царю — значит послужить Господу Иисусу Христу и принять венец мученический.

***

В управление государством Петр по-прежнему не вмешивался. Нетерпеливо выслушивал на Пушечном дворе доклады приказных начальных, которые представляли ему длинные списки бояр, дворян, дьяков, слободских людей, судившихся, пытанных и наказанных разжалованием, кнутом, батогами, ссылкой, отнятием имения, лишением живота — за брань во дворце, за неистовые слова против государя, за женоубийство, оскорбление девичьей чести, за подделку документов, за кражу казенных денег, за разбой царской казны, — и предоставлял дела обычному течению в приказах. За два года не появилось ни одного закона или распоряжения об общественном благоустройстве. Бездействовали и во внешних делах. Глава Посольского приказа Лев Кириллович Нарышкин всячески уклонялся от решительных действий против озлобленных голицынскими походами татар, которые не давали покоя южным русским областям ни летом, ни зимой.

Зато пух и перья летели в потешных сражениях и походах.

Весной 1690 года Петр ходил на лодках по Москве-реке к Угрешскому монастырю. В начале июня потешные полки штурмовали Семеновский двор, где засели стрельцы. С обеих сторон кидали ручные гранаты и горшки с порохом — один из таких горшков разорвался рядом с Петром: взрыв опалил ему лицо и ранил стоявших рядом офицеров. Рана царя оказалась нешуточная — походы возобновились только осенью.

4 сентября разгорелось сражение гвардейских полков со стрельцами Стремянного полка. Вечером дошло до запальчивой схватки; среди множества раненых был и Гордон: ему поранили выстрелом ногу выше колена и опалили порохом лицо; пришлось с неделю проваляться в постели.

Следующей весной на Москву-реку была спущена яхта, построенная Петром собственноручно, без помощников. Царь вновь прокатился до Угрешского монастыря, а затем все лето провел в Преображенском, готовя войско к великому и страшному бою, назначенному на осень.

Полки разделились на две армии. Первой армией, нашей, состоявшей из Преображенского, Семеновского, Бутырского генерала Гордона и Лефортова полков, командовал Фридрих, король Прешпурхский, генералиссимус князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского[12]. Вторая, неприятельская, состояла под началом польского короля, царя Семеновского, генералиссимуса боярина Ивана Ивановича Бутурлина; в нее входили в основном стрелецкие полки.

Обе армии ненавидели друг друга заправской, не потешной ненавистью. В начале октября открылась между ними война.

Шестого числа на заре неприятель вышел из обоза в крепком ополчении, перемешав конницу между пехотой. Генералиссимус Фридрих вывел навстречу ему нашу армию. После вытрубки начали травиться, и завязалось сражение. Генерал Гордон смял левое неприятельское крыло и захватил четыре знамени; но рейтары полковника Лефорта, несмотря на жестокий напуск, отступили с поспешностью.

После краткого отдыха неприятель сам повел атаку: его гусары крепко насели на наших, но потерпели жесточайший урон, а их командир был взят в плен рейтарами ротмистра Петра Алексеева.

Тогда король польский пошел на хитрость: подъехал к нашему фронту с конницей, будто для переговоров, — и вдруг кинулся на наши полки, чтобы убить генералиссимуса Фридриха и тем всю армию обезглавить. Но дорого поплатился король за свое вероломство: ротмистр Петр Алексеев спас генералиссимуса Фридриха, а злодея его взял в плен живого.

Фридрих принял наших военачальников в своем шатре, похвалил их службу и при троекратных залпах изволил пить за победу и храбрость войска; пил также здоровье пленного короля польского, который в свою очередь выпил за здоровье победителя. Затем пленник бил челом славному генералиссимусу, чтобы отпустил его к своим, обещая быть на будущее время в послушании и дружбе. Великодушный Фридрих приказал ротмистру Петру Алексееву проводить пленника до вражеского стана. Неприятель встретил своего предводителя пушечной пальбой, а ротмистр, одаренный шпагой, возвратился в свой лагерь.

Ночью к неприятелю подошли