Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

в него чугунными пушками, мимо высоких, теснящихся друг к другу домов с крутыми крышами, небольшими окнами и полукруглыми воротами в нижних ярусах, мимо причала, где, несмотря на ранний час, уже не то разгружалось, не то загружалось несколько кораблей, мимо храмов с высокими шатровыми крышами и торговых складов… Он остановился ниже — у Масеева острова, где для него были построены светлицы.

На пристани царя дожидалась 12-пушечная яхта «Святой Петр», предназначенная для морских прогулок. Вначале Петр хотел было идти на ней на Соловки, но отложил эту затею: ему представился случай посмотреть настоящие корабли — торговые английские и голландские суда, возвращавшиеся на родину под конвоем фрегата капитана Иолле Иоллеса[14]. Приглашенный в гости на Масеев остров и изрядно подпоенный, капитан охотно согласился прокатить молодого московского царя.

Вблизи фрегат вовсе не казался той утлой скорлупкой, какой он представлялся Петру издалека. Напротив, теперь он поражал своей громадностью, тяжеловесностью, надежностью. Широкий нос, крутые борта и округленная корма высоко вздымались над водою, и уже совсем куда-то в поднебесье, в самые облака возносились стройные мачты с оранжево-бело-синими флагами[15].

На палубе было чисто, блестела начищенная медь, пахло морем, дегтем и свежесрубленным лесом (команда недавно кое-где заменила подгнившую обшивку). Капитан Иоллес, в камзоле табачного цвета, стоял у трапа, указывая, куда разместить пассажиров.

Матросы по свистку полезли на реи ставить паруса. Огромные полотнища несколько раз оглушительно хлопнули и вдруг округлились, наполнившись ветром. Чуть завалившись на левый борт, корабль заскользил по солнечной жемчужно-серой глади. Волны ударялись о дубового позолоченного льва на носу, под бушпритом, и взлетали радужной пылью. Вслед за фрегатом подняли паруса торговые суда и яхта «Святой Петр».

Петр стоял на палубе и долго глядел на удалявшийся, постепенно мутневший берег.

В продолжение морской прогулки он заново постигал размеры и масштабы. Узнавал, что земля — велика, вода — нечто еще более великое, но прежде всего велико небо. То, что он видел до сих пор, было лишь слабым образом земли, воды, неба; здесь же все это было как будто в первый день творения. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою»[16].

Любуясь кораблями, их стройным ходом, восхищаясь ловкостью матросов, Петр и не заметил, как между ним и Архангельском разверзлось триста верст морской пучины — недалеко был уже Северный Ледовитый океан. За рекой Поноем, у Трех островов, Петр закатил иноземным капитанам настоящую морскую пирушку, сам подливал им золотистое рейнское вино. Наутро он от души распрощался с полумертвыми гостями, пожелав счастливого пути в благословенную Голландию, где умеют создавать такие рукотворные чудеса.

Возвратившись в Архангельск, Петр не спешил с отъездом в Москву. Теперь он хотел посмотреть на гамбургские и голландские корабли, прибытие которых ожидалось в ближайшее время.

Его морское катание, конечно, стало известно Наталье Кирилловне. Царица так перепугалась, что даже не стала упрекать его в нарушении данного в Москве обещания. Ее письмо к сыну свелось к одному жалобному воплю: «Прошу у тебя, света своего, помилуй родшую тя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам, не мешкав». Петр, как мог, успокоил мать, отписал, что дожидается кораблей, «а как они будут, и я поеду тотчас день и ночь. Да о единой милости прошу: чего для изволишь печалиться обо мне? Изволила ты писать, что предала меня в паству Матери Божией: и такого пастыря имеючи, почто печаловать?».

Но Наталья Кирилловна не унялась. Чтобы вернее выманить Петрушу с края света, отписала ему грамотку от имени своего любимца, трехлетнего Алешеньки: «Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав. Ради того, радость моя, государь, у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в печали. Не покручинься, радость моя, государь, что худо письмишко: еще, государь, не выучился».

Эта умилительная хитрость, однако, не разжалобила Петра. Он ответил матери ласково, но твердо: «Радость моя! По письму твоему, ей-ей, зело печалился, потому: тебе печаль, а мне какая радость? Пожалуй, сделай меня бедного без печали тем: сама не печалься. А истинно не заживусь». Думный дворянин Чемоданов, доставивший письмо в Кремль, подтвердил, что государь живет на суше, в городе и на заморские корабли собирается только посмотреть, не плавать. Наталья Кирилловна сделалась терпеливее — теперь уже беспокоилась, чтобы Петруша не надселся скорой ездой, когда будет возвращаться.

Петр действительно в море больше не ходил. Принимал у себя иноземных моряков и купцов и сам бывал у них на вечеринках. В праздничные и воскресные дни слушал литургию в церкви Ильи Пророка на близлежащем Кегострове, отхватывал во всю мочь Апостола и пел с певчими на клиросе басом. Часто захаживал пообедать к архиепископу Холмогорскому и Важскому Афанасию и за столом заводил беседу о строении домов, учреждении заводов, плавании по рекам и морям. С удовольствием слушал владыку, человека весьма сведущего в этих вопросах.

Из окон его палат на Масеевом острове были видны все подходившие к городу суда. И было на что посмотреть! К Успенской ярмарке в Архангельск приходило до ста иностранных кораблей — английских, голландских, гамбургских, бременских, нагруженных сукнами, полотнами, шелковыми тканями, кружевами, золотыми и серебряными изделиями, винами, аптекарскими составами, галантерейными вещицами; по Двине спускались русские баркасы с хлебом, пенькой, поташем, смолой, салом, юфтью, рыбьим клеем, икрой. Уже ранней весной сюда начинали съезжаться иноземные купцы из Москвы, Ярославля, Вологды и других городов — и оставались до зимнего пути. В самом Архангельске двадцать четыре дома были заняты семьями иностранных купцов, постоянно живущих здесь, и комиссионерами заморских негоциантов. Для склада привозимых на ярмарку товаров было выстроено огромное каменное здание, занимавшее более версты в окружности и обороняемое со стороны Двины шестью каменными башнями, валом и палисадом. По обеим сторонам реки тянулись гостиные дворы: на правом берегу — русские, на левом — немецкие.

Наблюдать бойкую торговую жизнь города было и занимательно, и грустно. Как-то за обедом у архиепископа Петр не сдержал своей досады. Столько судов — и ни одного под русским флагом! Обидно! Наши купцы — не купцы, а какие-то сидни! Архиепископ развел руками. Что делать, иноземцы пресекают любые попытки русской торговли. На его памяти был случай, когда ярославский гость Антон Лаптев ходил в Амстердам с грузом дорогих мехов, но не сумел продать их и на рубль: голландские купцы сговорились не покупать меха, чтобы не сбить цену. Пришлось везти товар назад в Архангельск, где немцы немедленно его раскупили по дешевке. Вот такая получилась торговля — одни