Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

26 сентября потешное войско двинулось из Преображенского через Москву к месту сражения. Впереди всех ехал старый знатный воин, киевский полковник и любимый царский шут Яков Тургенев. Гордон и Лефорт, с пушками и музыкой, возглавляли свои полки; перед Преображенским полком маршировал бомбардир Петр Алексеев. Следом выступал князь-папа в сопровождении трех рот гусар в шишаках и латах и двадцати пяти карликов, одетых в красные плащи и шляпы с белыми перьями. За ним шли служивые боярские люди — нахалы и налеты. Замыкал шествие генералиссимус Фридрих, восседавший на роскошно убранном коне.

В тот же день наши заняли деревню Кожухово, которую король польский не счел нужным защищать, и отпраздновали успех шумным пиром. На рассвете, под проливным дождем, началась переправа на правый берег Москвы-реки. Неприятельская конница едва не загнала гренадер обратно в воду, но с помощью подкреплений была отбита. Следующие два дня возводили лагерь по всем правилам военно-инженерной науки. Один Яков Тургенев храбро вызывал на бой вражеских подьячих и вступал с ними в жаркие схватки.

К Покрову окружили Городок редутами и окончательно обложили его. 3 октября военачальники собрались в шатре генералиссимуса Фридриха на военный совет, чтобы решить, продвигать ли траншеи и дальше к Городку или немедля брать его приступом. Положили взорвать часть вала подземными подкопами и тогда уже идти на штурм. В тот же день после обеда повели апроши к неприятельскому рву.

Однако неприятель не дал выполнить этот план, и притом самым неожиданным способом.

4 октября, в День святого Франциска, Лефорт праздновал по русскому обычаю свои именины. Благодаря хлебосольству швейцарца вместе с ним пировал весь лагерь. Основательно нагрузившись, военачальники решили устроить примерный приступ. В три часа дня они повели полки к Городку, взяв фашины, доски, мешки с землей и две придуманные бомбардиром Петром Алексеевым машины — крытые повозки с порохом для пролома вала.

Завалив ров, подкатили повозки к валу и взорвали, — но вал остался невредим. От великой досады бомбардир лично повел преображенцев на штурм; с другой стороны Городок атаковали Семеновский и Бутырский полки. Неприятель поначалу стоял твердо: бросал гранаты и горшки с порохом, лил из медных труб воду, отбивался длинными шестами с зажженными на их концах пуками смоленой пеньки, и многих наших ранил, в том числе и Лефорта, которому обожгло лицо порохом. Но часа через два стрельцы и дьяки вдруг, как по команде, побросали оружие и, оставив вал, беспорядочной толпой побежали в Городок. Наши на их плечах ворвались в крепость и взяли в плен несколько сотен неприятелей, среди которых оказался и комендант генерал Трауернихт. День закончился славным угощением для всего войска.

Один бомбардир Петр Алексеев, желавший взять крепость не иначе как по всем правилам военного искусства, не разделял общего веселья по поводу нежданной-негаданной победы и был особливо недоволен трусостью неприятеля. Наутро он велел пленных стрельцов отпустить, а польскому королю приказал вновь занять Городок и обороняться до последней крайности.

Потешные полки заняли свои прежние позиции и возобновили подкопы с обоих флангов. Работы продолжались шесть суток. За это время наши не трогали неприятеля; только бомбардир Петр Алексеев метал в крепость бомбы без пороха — все они падали в середину Городка, а одна угодила в шатер польского короля, чем бомбардир остался весьма доволен.

Быстрому завершению минных работ мешали подземные ключи, а также вода во рву, которая просачивалась в минные галереи. В результате Гордону так и не удалось заложить мину на своем участке. Зато державный бомбардир успешно подвел подкоп под самый вал и, заложив четыре ящика пороха, велел приготовиться к штурму. 15 октября на военном совете генералиссимус Фридрих отдал приказ: после завтрака идти на приступ.

Чересчур деятельный Гордон и на сей раз едва не испортил диспозицию — раньше всех завладел рвом и приставил лестницы к валу. Пришлось приказать ему вернуться и ждать сигнала к общему штурму — взрыва мины. Около полудня мину наконец зажгли. Она долго дымилась от сырости, но когда взорвалась, вал значительно осел. Преображенцы без труда овладели разрушенным валом и ворвались в Городок, захватив 14 знамен и вторично взяв в плен коменданта.

Стрельцы с подьячими укрылись в укрепленном лагере. Весь следующий день наши обстреливали неприятельский лагерь из пушек и мортир. Вновь отличился бомбардир Петр Алексеев, который повалил многие шатры во вражеском стане. Однако король польский оставался непреклонен и не желал сдаваться без боя.

17 октября генералиссимус Фридрих двинул войско на последний приступ. Стрельцы, озлобленные потерей Городка и канонадой, дрались не на шутку, убили и ранили наших человек с тридцать, но, окруженные и теснимые со всех сторон, вынуждены были в конце концов сдаться. Польского короля со связанными руками притащили в шатер генералиссимуса Фридриха. Вечером на пиру противники замирились.

На следующий день полки возвратились в Москву, еще не ведая, что разыграли перед государем Петром Алексеевичем последнюю потеху.

Часть пятая. В чину учимых

С некоторых пор князю-кесарю Ромодановскому прибавилось работы в Преображенском сыскном приказе. Приходилось во множестве подвешивать на дыбе московских людишек всяких чинов и званий, уличенных в том, что твердили они в кабаках и чужих домах на разные лады одну песню: дескать, связался царь с немцами, бражничает с ними да занимается одними потехами, а какое от этого может быть добро? Находились и такие смельчаки, которые лично подавали царю тетради, где было прописано, что в народе его поведение считают зазорным. «Надеялись и ждали, — сокрушался один такой податель, — что великий государь возмужает и сочетается законным браком, и тогда, оставя младых лет дела, все исправит на лучшее, но он, возмужав и женясь, уклонился в потехи, оставя лучшее, начал творити всем печальное и плачевное». Петра эти разговоры и тетради приводили в неистовую ярость. Болтунов и сочинителей велено было пытать и казнить принародно.

Но себе врать было незачем. Потехи и в самом деле опостылели. Петра тянуло за границу, куда его настойчиво звал Лефорт, но чем он сможет похвастать перед этой самой просвещенной Европой? Тем, что покалечил сотню потешных на маневрах? Стыдоба. Петру хотелось проверить свои полки в деле. Настоящем деле. Лефорт, словно беспечная нянька, чье повзрослевшее дитя наконец-то выплюнуло соску и потянулось к отцовской сабле, с готовностью поддержал царя. Конечно, военная слава наиболее приличествует молодому государю. Вот только с кем скрестить шпаги? О войне со Швецией нечего и думать, шведская армия — одна из лучших в мире.