Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

– Но кто тебя отправил в такое место?

Услышав это, она горько расплакалась:

– Всякий, у кого есть сердце, отправился бы туда, ведь я не могла быть возле вас. Мой брат Ситиро схватил меня – просьбы были уже ни к чему… «Скорее уходи!» – сказал он, пронзил меня ледяным мечом и изгнал. Мне показалось, что все перевернулось, – и вот я очутилась в стране мрака… Нет пределов ужасам этой страны. Бывает, что денно и нощно, не сгорая, горишь в языках пламени, а бывает – проводишь дни в снегах и льдах, из которых не выбраться. А то еще соберутся отвратительные бесы и звери и примутся рвать на куски, терзать твое тело. Мало этого: часто людей, которые погибли от меча, отправляют в «лес клинков», он похож на ряды перевернутых сосулек – фурии с лошадиными и коровьими мордами гоняют нас железными дубинами туда-сюда, по острию… А куда денешься?

Но даже страдания, каких не видели и не знают в этом мире, мигом забываешь, если случается, хотя бы на краткие мгновения, вернуться сюда и взглянуть в лицо любимому. Когда из рук этого человека принимаешь воду, цветы, когда ты словно тень следуешь за ним и слышишь, как, подумав о тебе, он вслух скажет: «Милая, любимая», – тогда кажется, что ради этой радости стоит ступать по остриям клинков, гореть в языках пламени, замерзать в снегу и принимать муки, когда тебя терзают и пожирают черти. Если хочешь ты, чтобы мы всегда так виделись, ни за что не вступай на Путь Будды, не ищи душевного просветления. Пусть даже ты наденешь монашеское облачение, но покуда твоя душа не избавится от страстей, я всякий раз приду к тебе в видениях такой, какой была прежде, если ты обо мне подумаешь с любовью, следуя сердечному влечению.

Так она сказала и прильнула к мужчине.

Усуми был счастлив:

– Я не знал об этом и не отправился с тобой в эту страшную темную страну, как горько, что пришлось тебе одной там скитаться… Вот так приходить сюда – путь, наверное, неблизкий? Если бы знать заранее, когда ты явишься! Можно было бы послать за тобой повозку… Прошу, не возвращайся в эту опасную страну, останься здесь навсегда! Уж я как-нибудь уговорю твоего старшего брата…

Услышав это, девушка опять зарыдала:

– Как горько и обидно видеть тебя таким, словно с помутившимся рассудком! Если ты тысячу раз днем и сто раз ночью, даже во сне, подумаешь обо мне с любовью, как это было нынче, то твое чувство будет лучшей колесницей мне навстречу. Каждый раз, даже опаляемая языками адского пламени, я снова буду с тобой, в твоей душе[263]. Если любовь твоя ко мне глубока, не открывай своей души для просветления. В тот час, когда божественное озарение посетит твою душу, исчезнут все пути, какими я могла бы приходить. Знай, что тогда мы расстанемся навек. Ах, пока мы говорили, пришли гонцы из подземного царства, я слышу их зов – властитель страны Желтого источника уже ждет меня. Пора возвращаться. Если завтра, отправив всех спать, ты будешь ждать меня здесь, я приду, и мы обменяемся клятвой верности.

С этими словами, обессиленная, она поднялась, чтобы уйти, и исчезла словно дым.

– Куда же она ушла? Почему решила вернуться в эту страшную страну? Я пойду к ней! О, постой же! – закричал Усуми, порываясь бежать.

«Не сон ли приснился? Да он совсем не в себе!» – подбежали женщины, что были приставлены для ухода за больным. Они схватили Усуми за рукав, и юноша подумал, что все было лишь во сне. Подумать-то подумал, но ведь было все словно наяву, и любовь его лишь усилилась. «Проснешься, ищешь, но рукой нельзя коснуться…»[264] – пробормотал он и снова лег.

Глава 10

Благоденствие

Содзи много думал о случившемся:

«Сестрица безвременно погибла оттого, что Хатиро вложил в руки брата острый клинок своей злобы. Брат Ситиро, глубоко в сердце хранящий верность предкам, не стал мстить за подлый удар, покрывший его позором во время поединка на деревянных мечах, но я не могу оставить без расплаты зло, которое Хатиро причинил сестре».

Так он решил, и душа его наполнилась отвагой. Если бы он сказал об этом решении матери, она бы вряд ли его одобрила, и Содзи тайком обратился к брату Ситиро: мол, так и так я надумал, прошу разрешить мне в ближайшее время отправиться в восточные провинции.

Выслушав, Ситиро так увещевал его:

– Ты на это решился не без причины, но, если взглянуть шире, как велит нам долг, – покажется все малою росинкой. То, что ты хочешь отплатить Хатиро за его жестокость, касается лишь тебя самого. А вот почитать родителей – это дело общее, это касается всех, потому-то я много раз уступал Хатиро и даже нестерпимую обиду оставил без расплаты. Неужели из-за личной вражды ты нарушишь установленный небом порядок?[265]

– Верно, верно, – отвечал Содзи и перестал думать о мести. Как говорили про благородного мужа в чужой стране: «Путь его вначале как будто не виден, но по прошествии времени становится заметным»[266]. Так и Ситиро: скрывал свои достоинства, а все же о них прослышали во всех четырех концах света.

Ну а Хатиро истратил тысячу золотых на постройку храма, поднес в дар этому храму сутру, на могиле усопшей поставил каменную плиту, инкрустированную яшмой. Кроме того, голодных и иззябших он оделял рисом и тканями, а поминальную службу заказал такую пышную, что и сравнить не с чем. Быть может, поэтому болезнь Усуми отступила, он совсем поправился. Люди, которые знали все обстоятельства дела от начала до конца, рассказали Ситиро и его родным, что бессердечие Хатиро имело причины, и между двоюродными братьями восстановились прежние отношения.

– Все было предопределено судьбой, и мне теперь горько, что я поддался гневу, не зная этого, – говорил Ситиро.

Дотоле безвестное, имя его наконец засияло подобно солнцу, и князья всех провинций, на востоке и на западе, севере и юге, говорили: «Вот бы такого в наш клан!» – или: «Надо его взять на службу и приблизить к себе!». Приглашать его приезжали и верхом, и в экипажах, но Ситиро никому не дал согласия. Тогда князья стали посылать ему с гонцами, все людьми благородными, то золото, то серебро, то оружие, а то и картины – «ради