Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

в своем сердце неотступные думы, близок к беде. Доходит до того, что некоторые идут против воли братьев, причиняют горе родителям – ты прочла много подобных историй и должна бы это понимать. Если вдуматься, что есть над человеком превыше смерти? И что бы ни случилось, родные, братья едва ли пожелают тебе дурного. Не скрывай того, что у тебя на сердце, поделись с близкими.

Оттого что к ней обратились так сердечно, Каэ закрыла лицо рукавами, бросилась ничком и расплакалась в голос. А мать еще больше забеспокоилась, не услышав ответа:

– Отчего не хочешь рассказать? Что бы это ни было, не таись от родных! Я не знаю про чужие страны, в нашей же великой стране Ямато число людей, умножаемое милостью богов, таково, что не уступит даже числу песчинок на морском берегу. И у всех есть родители, дети, братья-сестры старшие и братья-сестры младшие. В разных местах, в разных домах живут они, каждый своим мирком. Среди такого множества людей у меня, старухи, только одна дочь – это ты. Да и у тебя из родителей осталась только старая мать. Но даже такое небогатое родство не может в этом мире длиться тысячу лет. Ведь и Будда учил, что «узы между родителями и детьми – лишь на один век». В непрочном этом мире случается, что молодые тают, как роса на листьях трав кладбища Адасия, а старые, подобно соснам в Суминоэ и Такасаго, остаются жить в благоденствии. Глядя на тебя, я извелась от тревоги и с утра до вечера молю Будду не медлить ни дня да поскорее забрать к себе эту старуху. Наверное, я так ослабла духом оттого, что погружаюсь мыслями в мирские скорби.

Так говорила она, заливаясь слезами, – видно, и над ней тяготело возмездие.

Каэ поняла, что, отдавшись чувствам, она истерзала родительское сердце, и от этой мысли у нее перехватило дыхание, ни слова не могла она вымолвить. Тут-то и вернулся домой старший брат Ситиро.

– Что с вами? И мать, и дочь обливаются слезами… Выслушайте-ка теперь то, что скажет Ситиро. Я давно уже знал про Усуми и Каэ. Да и Хатиро все о них знает, но нарочно прикидывается несведущим – теперь он в чести и привык кичиться этим. Он забыл даже о пути воина, и хоть есть ему, за что благодарить меня, он и этим пренебрег – все отринул. А то, что он намерен как можно скорее покинуть эти места, сердце мне давно уже подсказывает. Хоть и досадно мне будет этого пса Хатиро почитать родственником сестрицы Каэ, но ведь препятствовать помыслам молодых – это значит не иметь чувства и сердца. Поэтому я через доверенного человека передал ему все как есть – так, мол, и так. Подождем ответа, а потом придется мне самому принять решение. Каэ ведь тоже из самурайской семьи, она не какая-нибудь беспутница, что завязывают связи с мужчинами, а потом с легкостью об этом забывают. Старшему брату за нее стыдиться нечего. Вытри слезы, Каэ, причешись и будь нашей матушке послушной дочерью. – Так он сказал.

Ну а Хатиро выслушал, что сказал ему посланник Ситиро, и нарочно сделал вид, будто удивлен:

– Вот уж и в мыслях не было такое услышать! Конечно, мы с Ситиро не чужие, его мать я считаю и своей родительницей, а они моего сына считают внуком и младшим братом, так продолжалось до сих пор. Но как известно, в последнем месяце прошлого года я победил Ситиро в поединке на мечах. Я стал теперь членом могущественного воинского дома, семья моя процветает в довольстве. А он, хоть и самурай, не имеет ни господина, который был бы ему опорой, ни надела, чтобы назвать своим хоть одно рисовое зернышко. Поэтому он – все равно что «горный отшельник, по равнинам скиталец», и сделать его сестру невестой нашего сына – то же, что сравнивать тяжесть скалы, которую сдвинет с места лишь тысяча человек, с тяжестью тыквы-горлянки. Пускай даже небо и земля перевернутся, едва ли я на это соглашусь. Возвращайся и передай это Ситиро. – Так он высказал свой отказ.

А посыльный тоже был непрост:

– Речи ваши заносчивы. Но разве подобное предложение навязывают кому-то без причины? Вы, наверное, не знаете, что сын ваш господин Усуми и сестра Ситиро госпожа Каэ еще с прошлого года тайком помолвлены, они поклялись богам и записали на бумаге, что не нарушат эту клятву. Прежде всего позовите сюда вашего сына и расспросите, что у него на сердце.

Хатиро молчать не стал, он позвал Усуми и принялся бранить его:

– Ты давал слово младшей сестре Ситиро? Если не ответишь откровенно, опозоришь отца!

– Да, все ни на волос не расходится с правдой… Батюшка милостив, примите же эту девушку моей женой! – упрашивал Усуми.

Хатиро был разгневан:

– Что ты наделал, негодный! Не будь ты моим единственным детищем, покарал бы тебя смертной карой! Немедленно пиши ей письмо о разрыве. А не захочешь – отец отошлет тебя в дальнюю провинцию. Ну как? Расстанешься с отцом или откажешься от жены? Отвечай прямо.

С почтением повинуясь отцовским словам, Усуми, хоть сердце его было полно любви, в слезах свернул бумагу с любовной клятвой и тут же, при отце, написал письмо о расставании. В письме было сказано:

Как подумаю о том,

Что распускается

Даже нижний шнур,

Что в три сложенья свит…

Мы-то ведь с тобой не связаны и вовсе[244].

Не произнеся даже приличных случаю слов, посыльный сунул бумаги за пазуху и ушел.

Часть III

Глава 8

Роса

Посыльный, у которого за пазухой были письменные подтверждения, предстал перед семьей Ситиро и доложил:

– Намерения ваши я передал намеками, но мне отказали наотрез. Поскольку недостойные люди уже распустили слухи, я рассказал также и о том, что молодые господин и госпожа тайком дали друг другу слово. Тогда Хатиро позвал своего сына и насильно заставил написать вот это, да еще приложить их письменную клятву взаимной верности – тут уж я, не говоря ни слова, ушел.

От таких вестей и мать, и Ситиро изменились в лице, а в соседней комнате Каэ вскрикнула, упала ничком и разрыдалась. Ситиро позвал сестру:

– Выслушай меня! В такой час мысли приходят в смятение – так не навлеки же на свое имя презрение