Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

Сердце Ситиро разрывалось при виде матери, которая проронила такие слова:

– Когда завязывается или рвется связь с мужчиной, ничего не поделаешь – так уж повелось, но мне невыносимо, что гордец Хатиро смотрит на нас свысока.

– Я еще более матушки терзаюсь такими думами, и у меня есть план. Когда настанет время, не пугайтесь, что бы ни случилось. Так или иначе, но я исполню свой замысел и не допущу позора семьи. – Сказав это, Ситиро вышел.

Ничего не объясняя, он вымел и вычистил место, где принимают ванну, потом достал заготовленные новые вещи, как видно специально скроенные и сшитые, вплоть до халата юката. Сестре велел омыться, сделать высокую женскую прическу и надеть пятислойные одежды из белого шелка, а на голову – полотняный убор хирэ. Брату Содзи он приказал к ужину приготовить саке и закуски, все самое лучшее.

Ситиро взял сестру за руку, усадил на почетное место, как уважаемую гостью, и обратился к матушке:

– Ведомо вам, что дом наш обеднел. Даже унаследованные от предков вещи: глиняную посуду, фарфор, старинные книги и свитки – мы вынуждены были отдать за рис и деньги, и всего лишились. Только одно китайское седло, две китайские циновки, четыре корейские жаровни и три чаши, инкрустированные драгоценностями, я до сих пор берег, помня, что этими вещами дорожил отец. Но когда я задумал для младшей сестры праздник, какой случается лишь однажды в жизни, то не сказал ни слова даже матушке и за тридцать золотых продал эти изделия. Так я приготовил необходимую утварь и одежду, которую надевают в столь торжественный день. Итак, лишь только настанет час Обезьяны, Каэ со мною вместе должна явиться в дом Хатиро без его на то воли. Если он и тогда откажет, то я не думаю, чтобы вы еще раз увидели лицо этой девушки в земном мире.

Услышав это, Каэ поняла, сколь глубоко сочувствие брата. Она упала перед ним на колени и, подняв глаза, сквозь слезы смущенно прошептала: «Благодарю…»

Еще она сказала:

– В душе я тоже искренне и твердо решилась, вы не увидите, чтобы я держалась недостойно, – и вынула из-за пазухи стихи, как видно только что сложенные и записанные:

Коль цвет меняют

Листья трав и слов,

То жизни яшмовая нить —

Что с нею будет?

Растает словно капелька росы.

Мать с болью поглядела на эти стихи и, сдерживая слезы, написала кистью, которая оказалась рядом:

Если в этом мире жить

Я останусь без тебя,

Кто опорой будет мне?

Тело бренное – роса,

На какую же траву упадет она?

– Хоть я и твержу одно и то же, как все старые люди, но горько мне, что мы не дали дочери имя Мацу, как хотел муж.

Хоть пусть бы имя было тебе Мацу —

«Сосна» —

В ее тени тысячелетней,

Глядишь, и немощная старость

Твоим бы счастьем счастлива была…

Так поддаваться унынию – тоже стариковская привычка. Вот я наговорила всякого, а ведь там будет Ситиро, и верится мне, что Хатиро не сможет остаться равнодушным, словно дерево или камень. Глядите бодрее, почему так печальны ваши глаза! Вот и гадатель, что приходил недавно, сказал, будто день сегодня особенно благоприятный. Время уходит, свершим поскорее торжественную церемонию! – с чувством проговорила мать.

Содзи, согласно ритуалу, подал всем праздничный ужин. Когда он трижды поднес саке, Ситиро заторопился, поскольку срок уже настал. Он посадил сестру в повозку, и они наконец отправились, у каждого были сопровождающие. Мать вышла их проводить и некоторое время стояла возле ворот, смотрела вслед, а на пороге дома упала и разрыдалась. «В такой праздник слезы не к добру», – успокаивал ее Содзи и, подставив плечо, помог войти в дом.

Ситиро не знал, что после того, как Хатиро своенравно приказал сыну написать письмо о разрыве с Каэ, он остерегался оставлять Усуми дома. Его с двумя слугами отправили к двоюродному брату, который жил в Восточной столице.

При виде неожиданно появившегося на краю террасы Ситиро, одетого не как обычно, а в парадный наряд, Хатиро очень удивился:

– Что случилось? Не может быть, чтобы это приехали к нам. Ведь тут, похоже, свадьба! За кого же эта девица выходит замуж? Однако быстро они все устроили…

Хатиро сказал это так, словно он тут ни при чем.

– Ошибаетесь. Пожаловала невеста вашего сына, я ее сопровождаю, – ответил ему Ситиро.

– Нечего и думать об этом! Дошло ли письмо, что я недавно передал через свата? К тому же Усуми сейчас здесь нет, я отослал его к двоюродному брату. Пусть даже вы об этом не знали, все равно, навязчивость в таких делах отвратительна. Сколько бы вы ни приходили, здесь вас всегда ждет такой ответ, другого не будет.

На это Ситиро с достоинством промолвил:

– В словах ваших есть правда, но известно вам и то, что ваш сын Усуми и Каэ, которая приходится мне сестрой, уже принесли богам клятву взаимной верности. Без всякой причины, приневоленный отцом, Усуми эту клятву вернул. Прежде чем я услышу, в чем провинилась Каэ, я не соглашусь принять эту бумагу. – Вытащив из рукава документ, он бросил его Хатиро.

Тот изменился в лице:

– Разве вы не знаете, что расстаться с женой, которая не по сердцу отцу и матери, – в обычае у самураев?

– Хотя бы и так, но ведь она ни дня не жила в этом доме и вам не прислуживала. Откуда же вы знаете, что она вам не по сердцу? – ответил Ситиро, и Хатиро нечего было возразить.

– И скажет же такое! Видно, тебе ничего не растолкуешь. Быстрее уходи отсюда с ней вместе!

Тут Ситиро заговорил по-другому:

– Раз уж вы с такими доводами не согласны, я не буду больше убеждать. Как бы ни трудились мои уста и ваши уши, правды нам не найти. Но ведь существует еще наша с вами твердая клятва, вы не могли ее забыть. Как вы думаете, почему вдруг сломался мой меч? Да что тут говорить!.. Ведь господин Усуми единственный ваш сын. И Каэ у меня единственная сестра. Может ли сердце живого человека не сострадать им? Пусть безрассудно это, но вы поймите все сердцем, в котором живет любовь.