Сказки весеннего дождя. Повесть Западных гор - Уэда Акинари

Глава 6

Письма

После того между Ситиро и Хатиро наступило какое-то охлаждение. Молодые поэтому тоже друг у друга не бывали, как прежде. Лишь кисть для письма, если случалась оказия, доставляла им утешение вместо встречи. Вот и «день особый» настал, а они в гости один к другому не ходили, вина вместе не пили, только предавались своей тоске[233]. Теперь им казалось, что про них и их рассветный час на изголовье из кото было сложено старое стихотворение: «грустно глядеть на одежды, которыми мы укрывались»[234].

Воспользовавшись случаем, на маленьком бумажном кошельке Каэ написала такие слова:

«Вновь пришла весна, но „теплые лучи не растопили моих замерзших слез“, я с завистью гляжу на беспечного соловья, который поет в ветвях сливы[235]. „Напрасно давали мы клятву“, ведь было уже известно, что мандаринской уточке и селезню в тростниковых зарослях суждено жить разлученными, а нам „казалось – вечно будут длиться“ те дни минувшего года, когда с весны до осени мы жили под одной крышей[236]. Завтра с матушкой вместе я собираюсь пойти на поклонение богам Мацуноо. Не соизволите ли и вы прийти, как бы невзначай? Пусть это будет «тайком от глаз людских».

Люблю тебя

И нынче целый день

Богам Мацуноо

Молитвы возношу,

Чтоб встретиться нам завтра[237].

И еще:

В мире этом

Удел наш – страданья.

Не вынести мне их,

Я от любви,

Видно, должна умереть»[238].

Получив это, Усуми очень обрадовался. Поглядел направо, поглядел налево – никого рядом не было, тогда он тут же написал ответ и отправил с девочкой-служанкой:

«Хоть говорили все: „Пришла весна!“ – но соловей молчал, и потому – „Ее все нет“ – так думал я, и тут прозвучала несравненная первая трель[239]. Что ж, значит, следует ждать и „не срывать цветущей ветви, на которой поет соловей“[240]. Как вы изволили написать, теперь мы разлучены, не то что в минувшем году. „И все же…“, ужель смириться? Вот узнал я, что завтра утром если пойду на поклонение в храм, то через завесу тумана, словно во сне, увижу любимую. Это благодеяние богов, я рад беспредельно и спешу отозваться.

Утренний туман,

Не вставай! Ведь скроешь ты

Ту дорогу, по которой

Через рощу Мацуноо

Милая придет[241].

И еще:

Коль, от любви страдая,

Душа покинет тело,

Пустой скорлупке,

Мертвой оболочке

Что, кроме имени, оставит?[242]

Я стал теперь как покинутая скорлупа цикады и живу, не различая дня и ночи».

Так он написал и отправил.

Когда настал восьмой день первой луны, Усуми сослался на традиционное посещение храма и с утра ушел из дома. Ну а мать Каэ сказала дочери: «Сегодня не пойдем на поклонение, я нездорова». Сердце девушки разрывалось, когда она думала о том, что любимый уже ждет ее в храме. Каэ места себе не находила и всей душой молилась:

«На земле и на небе обитающие боги! Пусть когда-нибудь вы сделаете мою жизнь короче, но сегодня ниспошлите исцеление матушкиной болезни!»

Видимо, даже боги сжалились, и после полудня больной стало лучше.

– День погожий, сходим в храм сейчас! – сказала она.

Девушка очень обрадовалась, но ведь время не стояло на месте, и ей опять стало тревожно. «Он, наверное, уже возвратился» – с такими мыслями вышла Каэ из дома.

Когда пришли в Мацуноо, Каэ не молилась, другая забота жгла ее сердце: «Где же он? Может, тут? Может, там?» – везде посмотрела Каэ, но юноши не было. Тут ей стало так горько, так досадно, что слезы разом хлынули из глаз.

С укором глядела на нее мать:

– Как можно поддаваться душевной слабости? Хоть и не пристало говорить об этом здесь, но союзы между людьми подвластны лишь богам, и бывает, что узы рвутся, когда уже завязались. А бывает, что и после разрыва снова завязываются. И потому не остается ничего иного, как только смириться: и радость, и печаль, и сама жизнь наша в этом мире подчинены извечному порядку. Вот говорю я так, а ведь сама не старухой родилась – неужто не понять мне чувства молодых? Так не отчаивайся же, что-нибудь придумаем, и все уладится, как ты мечтаешь. Я и теперь, придя на поклонение, только об этом молюсь, и ни о чем ином. Поскольку в слабости человека одолевают болезни и прочие напасти, возьми себя в руки и подожди, пока старая твоя мать устроит, чтобы вы были вместе. Пойдем, нам надо возвращаться!

Слушала это Каэ и думала: «Как она добра ко мне!»

Когда возвращались, на сосне у дороги мать и дочь увидели стихотворение. Посмотрели – а это катаута, написанная кистью Усуми:

Ждал я иль нет,

У сосны «Ожидание»

Спроси, под деревом стоя[243].

Каэ прочла это и опять загрустила, заплакала.

Глава 7

Разлука

Давно уже было известно, что князь должен отправиться в Адзуму в четвертую луну, однако неожиданно оказалось, что он прибывает в Киото из западных провинций на месяц раньше. Хатиро, которому надлежало выступить в поход вместе с князем, получил приказ спешно приготовиться и укрепиться духом. Отвага переполняла сердце Хатиро, но его сын Усуми тайком от людей загрустил. Он велел передать Каэ: «Так и так, грядут события. Что же нам делать?» Но они ничего не могли поделать…

«Раз так, может быть, выскользнем из дома и скроемся в ночи? Закончим жизнь нищими… Или утопимся, сгинем в реке… Сделаем так! Ни о чем ином я не прошу, если только сердце ваше не переменилось», – ответила Каэ, а Усуми уже принял точно такое же решение.

Мать подозревала, что неспроста ей снятся странные сны, особенно в последнее время, да и дочь все худеет, задумывается… Когда братьев не было дома, она подозвала дочь поближе и завела разговор:

– Отчего ты с недавних пор ничего не ешь, ходишь неприбранная, растрепана, исхудала, осунулась? Тот, кто держит