Модели культуры - Рут Бенедикт

отрывает.

Птица-носорог, обитающая в Токуку,

на верхушке дерева лоана,

он[28], сгибаясь, держится за спину,

он, сгибаясь, сплетает руки перед собой,

он, сгибаясь, держит руки на почках,

он, сгибаясь, обхватывает опущенную голову руками,

он сгибается вдвое.

С воплем, с криком,

оно[29] прилетает,

быстро прилетает.

Когда человек становится жертвой недуга, он посылает к тому, кто наслал на него болезнь. Другого способа уберечься от смерти нет. Вылечить или облегчить болезнь можно только при помощи чар изгнания, принадлежащих тому же колдуну. Когда колдуна склоняют к тому, чтобы изгнать недуг, он обычно не идет к больному сам. Он вдыхает заклинание в сосуд с водой, принесенный родственником больного. Сосуд запечатывают, больного дома омывают этой водой. Порой считается, что чары изгнания предотвращают смерть и вызывают уродство. Это отражает тот факт, что многие местные заболевания вызывают скорее уродство, чем смерть. Несмотря на то что завезенные болезни – туберкулез, корь, грипп, дизентерия – известны на Добу вот уже пятьдесят лет и являются смертельными, для них не существует никаких заклинаний.

Добуанцы свободно прибегают к болезнетворным чарам и используют их в характерных целях. Чтобы обозначить принадлежность вещей или деревьев, человек насылает на них порчу с той болезнью, на которую у него есть право обладания. Местные скажут: «Это дерево Ало», или «Это дерево Нады», имея ввиду, что: «Ало наложил на это дерево чары третичного сифилиса», или «На это дерево Нада наложила заклятье паралича». Разумеется, владельцы этих болезнетворных чар известны всем, и они используют их в качестве обозначения собственности. Единственный способ собрать фрукты со своего дерева – сначала изгнать из него болезнь. Поскольку заклятиями изгнания владеют так же, как и болезнетворными заклятиями, с наложенными на дерево чарами всегда можно справиться. Сложность заключается в том, что нужно еще следить, чтобы с заколдованного болезнью дерева не украли плоды. Вор заколдовал дерево второй болезнью. Он пошел на риск, поскольку мог не изгнать из дерева первоначальную болезнь своим собственным болезнетворным заклинанием: оно может не обладать силой изгнания, подходящей для той болезни, которой дерево было заражено. Он зачитывает унаследованное им заклинание изгнания, упоминая также болезнь, от которой он собирается освободить дерево, а затем накладывает на него свои собственные болезнетворные чары. Поэтому, когда хозяин приходит собирать с дерева урожай, есть вероятность собрать вместе с фруктами иную болезнь. Для безопасности используемое им заклинание изгнания всегда употребляется во множественном числе. Формула такова:

Они улетают,

Они уходят.

На острове Добу подозрительность сродни помешательству: они всегда подозревают наличие ответных чар. На самом деле, страх перед насланной болезнью слишком велик для того, чтобы идти на кражу, и столь легкомысленное поведение возможно разве что в периоды голода, когда на такой риск идут только чтобы не умереть от истощения. Страх перед наложенным на чью-то собственность проклятьем превосходит все прочие. Такие заклинания оставляют для деревьев, расположенных достаточно далеко. Если наложить проклятье на деревья, находящиеся внутри деревни, оно погубит всю деревню. Если кто-то найдет высушенную ветвь кокосовой пальмы – верный признак наложенного проклятья – все покинут деревню. Когда доктор Форчун, еще не наученный заклятию гангозы, сделал вид, что хочет наложить его на свои вещи, которые хотел оставить без присмотра в незнакомой деревне, прислуживавшие ему мальчишки поспешно скрылись в ночи. Позже он узнал, что семьи, жившие в сорока-девяноста метрах от него, покинули свои дома и перебрались в свои жилища на холмах.

Подобными болезнетворными заклинаниями владеют все, и сила насылать болезни ими не ограничивается. Могущественные колдуны (скорее могущественные мужчины, поскольку все мужчины суть колдуны) владеют более смертельным оружием – вадой. Они могут наслать проклятье прямо на саму жертву, и настолько оно ужасно, что человек, корчась, падает на землю. Он так и не приходит в себя и погибает уготованной ему смертью. Чтобы наслать такое проклятье, человеку необходимо выждать время, затем, когда он готов действовать, пожевать огромное количество имбиря, чтобы тело его сделалось как можно горячее, а сила его чар достигла нужного предела. Он воздерживается от половых сношений. Он пьет очень много морской воды, чтобы в горле пересохло и он не мог проглотить собственные злые чары вместе со слюной. Затем он привлекает родственника, которому доверяет, в качестве караульного, и тот забирается на дерево неподалеку от сада, в котором одиноко работает ничего не подозревающая жертва. Оба при помощи магии налагают на себя заклинание невидимости, и дозорный размещается на дереве, чтобы подать сигнал тревоги, если кто-то приблизится. Колдун неслышно крадется, пока не столкнется со своей жертвой. Он издает пронзительный колдовской вопль, и жертва падает на землю. Поговаривают, что колдун при помощи своей волшебной известняковой лопаточки удаляет из тела все органы, а затем закрывает их, не оставив шрамов. Три раза он испытывает жертву словами: «Назови мое имя». Доказательством его успеха служит то, что человек не может никого вспомнить или назвать. Он только бессвязно бормочет себе под нос и в бреду убегает по тропинке. Он никогда больше не ест. Он страдает недержанием, и его кишки оказываются поражены. Он постепенно теряет силы и умирает.

Эту историю рассказал хорошо знакомый местный житель, который заслуживает доверия. Насколько сильна вера местных видно из тех случаев, когда после столкновения с колдуном человеком овладевала медленная смерть. Вада в крайней степени подчеркивает злонамеренность добуанских практик и то, какой ужас перед ними испытывают, что и делает их действенными.

До настоящего момента мы не затрагивали тему экономического обмена на Добу. Страсть к бесконечным взаимным торговым сделкам, охватившая всю Меланезию, наблюдается и здесь. Сердцу каждого добуанца ближе всего успех, искомый в основном на двух поприщах: материальные блага и половые отношения. Успех этот страстно желают; он же служит предметом крайнего возмущения. Колдовство есть иное поприще, но в данной связи оно скорее является орудием, чем самоцелью, средством для достижения и защиты успеха в основных видах деятельности.

В таком обществе, как на Добу, пронизанном вероломством и подозрительностью, понятие о материальном достатке во многом отличается от экономических интересов, привычных нашей цивилизации. Накопление материальных благ исключено с самого начала. Даже один удачный замеченный соседями урожай, в котором садовод никогда не сознается, служит весомым поводом для совершения смертоносного колдовства. Также запрещено и показное хвастовство. Идеальным принципом торговли стала бы система передачи ценных предметов, которые проходят через каждого, но не могут оставаться на руках в качестве постоянного имущества. Именно такая система и представлена на Добу.