Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

Отпуск Суворова продолжался недолго. Смута еще бушевала в Башкирии, где разорение края достигло критических пределов в результате действий банд Салавата и Юлая. Для скорейшего усмирения мятежа под начало Суворова передавались все войска, расквартированные от Москвы до Казани — около 80 тысяч человек. Суворов старался действовать больше убеждением и страхом, чем силой. 1 декабря он уже донес Панину о поимке «Салаватки» и о том, что «политическими распоряжениями и военными маневрами буйства башкиров и иных без кровопролития сокращены, но паче императорским милосердием».

Иначе действовали другие усмирители. Панин, например, зверствовал самочинно: приказывал вешать в каждой бунтовавшей местности не менее 300 человек, а трупы складывать вдоль дорог; тем, кто по виду и возрасту был неспособен к мятежу, обрезать уши. Екатерине II он сообщал, что принимает «с радостью пролитие крови таких государственных злодеев на себя и на чад своих». Уцелевшие помещики не знали удержу своим мстительным чувствам. Один из них исступленно кричал своим бунтовавшим крестьянам: «Я тела вашего наелся и крови вашей напьюсь!»

Пугачев в застенках Тайной канцелярии опять же не проявил разинской выдержки. В камере он часто плакал и впадал в уныние, а на допросах сразу же заявил, что кается «всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому». Екатерина с брезгливым удивлением писала Гримму: «Этот честный негодяй, кажется, не обладает рассудком, так как надеется, что быть может будет помилован, или уже человек не может жить без надежды и обольщения». На эшафоте он был «почти в онемении и сам вне себя, и только что крестился и молился» (Болотов). Пугачева должны были колесовать, но палач по какому-то странному недоразумению избавил его от мук, отрубив вначале голову. Когда палач показал ее народу, по толпе прокатилось: «Вот тебе и корона, вот и престол!..»

Довершением несчастий этого времени для Суворова стало известие о смерти отца, полученное им в августе 1775 года. Александр Васильевич снова стал хлопотать об отпуске через Потемкина, уже всесильного. Потемкин предлагал ему командование Петербургской дивизией, но гарнизонная служба была не по вкусу Суворову. В Петербург он не поехал, а, похоронив отца, обосновался в Москве, продлив отпуск на год.

На юге (1776–1786)

Только ведь небо меняет, не душу — тот, кто за море едет.

Гораций

Я не использовал моего несчастья как мудрый человек.

Стерн

Василий Иванович Суворов, умирая, оставил сыну благоустроенные имения с 1895 душами мужского пола и дом в Москве. Сестер Александра Васильевича он пристроил еще раньше, выдав старшую, Анну, за генерал-поручика князя Ивана Романовича Горчакова, а младшую, Марию, за действительного статского советника Алексея Васильевича Олешова. За обеими дочерями Василий Иванович дал по 17 тысяч рублей приданого. Умирал он спокойно, зная, что надежно обеспечил всю свою семью.

Александр Васильевич, никогда не просивший у отца ни рубля, внезапно сделался богат. Как он использовал предоставленный ему годовой отпуск, неизвестно. Ничего подобного деятельной хозяйственной переписке поздних лет за этот год нет; видимо, Суворов лично объездил свои имения, а оставшееся время провел в Москве возле жены, 1 августа 1774 года родившей Александру Васильевичу дочь, названную Натальей. О первых годах жизни знаменитой впоследствии «Суворочки» нет никаких сведений. Известно только письмо Суворова 1777 года, в котором он пишет знакомому, что Наташа растет вся в него и в холод бегает босиком по грязи.

В начале ноября 1776 года вниманием Суворова целиком завладели тревожные вести, поступавшие из Крыма. Независимость Крымского ханства, провозглашенная Кучук-Кайнарджийским договором, была лишь временной полумерой русской дипломатии по выводу Крыма из орбиты турецкого влияния. Румянцев, назначенный малороссийским губернатором и главнокомандующим войск на юге России, деньгами и угрозами добивался от татарских мурз признания прав на крымский престол Шагин-Гирея, брата Сагиб-Гирея, свергнутого в 1771 году ставленником Турции Девлет-Гиреем.

Шагин-Гирей («Шагин» по-татарски значит «сокол») был довольно любопытной личностью. Его юность прошла в Венеции, где он получил всестороннее европейское образование. Особые дарования Шагин-Гирей проявил в области лингвистики — изучил итальянский, французский, греческий, арабский и русский языки. В 24 года он возвратился в Крым совершенным европейцем по своим вкусам и бытовым привычкам, сохранив, однако, восточный темперамент и тонко скрываемое властолюбие. Став калгой[35] Ногайской орды, он был отправлен в Петербург своим братом Сагиб-Гиреем вести переговоры о независимости Крыма. Екатерина II приняла его чрезвычайно любезно, выделила 100 рублей в день на содержание и всячески ухаживала за ним. Обладая высоким ростом и приятной внешностью, Шагин-Гирей на аудиенции произвел приятное впечатление на императрицу, несмотря на то что не захотел снять в ее присутствии традиционный головной убор. В нем не было ничего от восточного деспота: Шагин-Гирей с легкостью поддерживал беседу о французской литературе и проводил вечера за шахматной доской с придворными. «Это 25-летний мальчик, очень умный и желающий заняться самообразованием», — сообщала Екатерина II Вольтеру.

Желая поддержать в молодом человеке столь похвальную тягу к знаниям, императрица выдала ему 5 тысяч рублей и подарила некоторые драгоценности. Крымский посол быстро потратил деньги, и отнюдь не на книги. Ему выдали еще 10 тысяч рублей — Шагин-Гирей промотал и их и заложил подаренные драгоценности. Этим он совершенно очаровал императрицу. «По-моему, это самый милый татарин, какого только можно найти: красавец, умница, образован (более, чем люди его круга вообще), поэт… Он хочет все видеть и все знать. Все от него в восторге… Он умен, пишет арабские стихи и не пропускает ни одного из наших представлений [в Эрмитаже]. Они ему нравятся. По воскресеньям он ездит в мой монастырь [Смольный]… чтобы посмотреть на танцующих барышень», —писала она своим заграничным корреспондентам.

Наделав долгов больше, чем на 50 тысяч рублей, Шагин-Гирей покинул Петербург убежденным русофилом. Императрица выкупила заложенные им драгоценности — перстень и алмазную табакерку — и послала их вслед «милому татарину».

Между тем турецкий корпус (10 тысяч человек) не покидал Крыма, трапезундский паша снаряжал десант, к турецким войскам на Дунае подходили подкрепления. Крымские татары волновались и даже перерезали казаков, везущих почту русскому посланнику в Бахчисарае. Со дня на день ожидалось, что Девлет-Гирей разорвет отношения с Россией.

1 ноября 1776 года в Крым были двинуты два корпуса: князя Прозоровского (20 тысяч человек) и графа де Бальмена (5 тысяч человек), чтобы не допустить со стороны хана нарушения Кучук-Кайнарджийских соглашений. Русские заняли Перекоп и двинулись вглубь полуострова, ведя переговоры с мурзами в обход Девлет-Гирея. Многие ханские сановники выразили готовность поддержать кандидатуру Шагин-Гирея на престол.

В конце ноября отпуск Суворова закончился, он