Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

Во второй половине сентября переселение было закончено. Из Крыма выехало больше 31 тысячи христиан. Румянцев с гордостью сообщил Екатерине II, что «вывод христиан может почесться завоеванием знатной провинции». Вдобавок к этому, несмотря на постоянные жалобы в нехватке денег, Суворов сэкономил 100 тысяч рублей из выделенных ему сумм. Нужды переселенцев он воспринимал близко к сердцу и не снимал с себя моральных обязательств перед ними. Уже полгода спустя он вновь напомнил Потемкину: «Воззрите на них милостивым оком… усладите их горькое воспоминание».

В начале января 1779 года Суворов едет в Полтаву к семье. Здесь его ждало горе: затянувшаяся болезнь Веры Ивановны и езда по тряской дороге привели к выкидышу. Отпуск был дан Суворову на совесть, без срока. Но Александр Васильевич едва провел с родными десять дней, как поступил приказ вывести войска из Крыма. Убедившись в более-менее безопасном состоянии здоровья жены, Александр Васильевич выехал назад в Крым через Кубань, где требовалось исправить ошибки, допущенные генерал-майором Райзером.

Пытаясь прекратить набеги горцев на кордонную линию, Райзер прибегнул к экзекуции: сжег в виде наказания одно селение и поголовно истребил всех его жителей. Он, так же, настроил против русских ногайских татар, оскорбив их султана. Таким образом, он за считанные недели разрушил с туземным населением дружелюбные отношения, которые до него наладил здесь Суворов. Озлобленные горцы сожгли одну русскую крепость и взяли в плен часть гарнизона другой, напав на русских в то время, когда они вышли за водой.

Суворов сделал Райзнеру выговор: «Благомудрое великодушие иногда более полезно, нежели стремглавый военный меч» — и принялся восстанавливать пошатнувшееся доверие к русским. Успокаивая ногайцев, Суворов признал Райзнера страдающим «оспалостью», то есть сонливым состоянием. Он выдал 3 тысячи рублей султану в счет удовлетворения за оскорбление, а с горцами наладил меновую торговлю. Тем не менее, после отъезда Суворова Райзнер продолжал поступать по-своему, и Александр Васильевич сменил его на этой должности.

В Крыму Суворов застал старания русских дипломатов загладить обиду, причиненную Шагин-гирею переселением христиан. Екатерина II была вынуждена отдариваться богатым сервизом, драгоценностями и 50 тысячами рублей, предназначенными хану и еще такой же суммой для его братьев и мурз. Румянцев старался помирить Суворова с Шагин-Гиреем, но Александр Васильевич воспротивился этому, назвав хана жалким созданием, которого ничем, кроме денег не проймешь. Шагин-Гирей, оставаясь один на один с усмиренными подданными, был более покладист и просил Суворова выделить ему военный отряд и пушки. Александр Васильевич не согласился; В Бахчисарае, чуть ли не в виде откровенной насмешки над ханом, он оставил только военный оркестр.

Вывод войск был произведен отлично: русские не взяли ни одной обывательской подводы и не оставили в Крыму ни одного больного. Сам Суворов задержался для разбора таможенных жалоб и уехал в Полтаву только в конце июля.

В ноябре Суворов был вызван в Петербург для изъявления монаршей милости: он был пожалован бриллиантовой звездой ордена св. Александра Невского с платья императрицы. Здесь же ожидало его и новое поручение.

Англо-французская война в Индии привела к некоторому перемещению торговых путей с Востока в Европу. Все большее количество индийских и персидских купцов в целях безопасности стали ездить в Европу через Каспийское море, оживляя древние торговые пути. В связи с этим в Петербурге вынашивали планы захвата персидской части Каспия — эта мысль принадлежала еще Петру I. На Суворова возлагалась задача обеспечить безопасность коммерции в районе Каспия и Нижней Волги, усмирить прибрежных персидских князьков, осмотреть состояние каспийской флотилии и осведомиться о дорогах.

Подобное поручение не могло не льстить честолюбию Суворова: к памяти и делам Петра Александр Васильевич относился благоговейно. Он рьяно принялся за дело, но вскоре убедился, что его старания напрасны. Ситуация быстро менялась. Англичане обеспечили порядок в Бенгалии, прежние торговые пути восстановились. В Петербурге к каспийскому проекту охладели. Суворов увидел, что оказался без дела, на краю света, откуда «три года скачи, ни до какой границы не доскачешь». По сравнению с Астраханью Крым теперь казался ему благодатным полем для кипучей деятельности. В Петербург полетели его письма с напоминанием о проекте, о себе, но там о Суворове словно забыли. Ему пришлось провести в Астрахани два скучнейших года.

Впрочем, отсутствие дела сторицей возмещалось мелкими и крупными неприятностями, служебного и личного характера, так что бездействовать Суворову не приходилось. Прежде всего на него посыпались доносы и пасквили, которые жалили Суворова тем сильнее, чем были мельче и вздорнее. Стоической выдержкой Александр Васильевич не обладал. Спеша оправдаться перед Потемкиным, он почти дословно приводит сплетни о своем пребывании в Крыму и сопровождает их своими комментариями: «Будто бы я хвастал, что тот я герой, который идет завоевывать Персию». — Я только хвастаю, что близко 40 лет служу непорочно. — «Повещал хана (с корыстной целью) о контрибуциях». — Просил у вашей светлости денег, счелся с моими доходами, ныне они мне не надобны, ни детям моим. — «Требовал у хана, стыдно сказать, красавиц». — Кроме брачного я не разумею, чего ради посему столько много вступаюся за мою честь. — «Персидских аргамаков». — Я езжу на подъемных. — «Лучших уборов». — Ящика для них нет. — «Драгоценностей». — У меня множество бриллиантов из высочайших в свете ручек. — «Индийских тканей». — Я право не знаю, есть ли там оне». Александр Васильевич требует наказать виновных в клевете и не раз осведомляется у петербургских знакомых, как продвигается дело.

Но служебные неприятности скоро были вытеснены семейными неурядицами, надолго поглотившими все душевные силы Александра Васильевича. С некоторых пор отношения Суворова с женой разладились. Варвара Ивановна скучала, похоже, еще сильнее, чем ее муж, как без него, так и с ним, и гнала от себя скуку единственным доступным ее пониманию способом, флиртуя с молодыми людьми. При этом она не смогла удержаться в рамках тогдашних приличий и зашла в своих развлечениях так далеко, что в сентябре 1779 года Александр Васильевич подал в Славянскую духовную консисторию прошение о разводе, мотивируя его тем, что Варвара Ивановна, «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим, Санкт-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым, сыном Суворовым, бесчинствовала телесным совокуплением, таскаясь днем и ночью, под видом якобы прогуливания, без служителей, а с одним означенным племянником, одна по броварам [пивным], пустым садам и по другим глухим местам… В 1778 [году], в небытность мою на квартире, тайно, от нея был пускаем в спальню, а потом и сего года, по приезде ея в Полтаву, оной же