Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

29 сентября в устье Лабы Суворов увидел в подзорную трубу ногаев, косивших сено. Русские вновь затаились на целые сутки (ждали казаков Иловайского) и в 8 часов вечера 30 сентября незаметно переправились на другой берег. Пришлось идти еще 25 верст, прежде чем наткнулись на ногайские кибитки. Внезапное нападение повергло ногаев в ужас. К 10 часам утра пять аулов были сожжены, ушла только одна орда во главе с Тав-султаном.

Резня была страшная. Казаки лютовали и не давали пощады никому. Отчаяние заставляло ногаев убивать свои семьи и драться до конца. Их потери были очень велики: 4 тысячи убитых, 700 пленных. Русские потеряли 50 человек. Захваченное имущество ногаев (21 тысяча голов скота) было поделено пополам между государственной казной и армией (две трети армейской добычи получили казаки).

Цель устрашения была достигнута: ногаи покорились. Зато паника охватила крымских татар, которые тысячами начали эмигрировать в Турцию. Потемкину стоило немалых усилий остановить этот поток.

Обратный путь Суворова в Ейск лежал через усмиренные ногайские аулы. Враждебные чувства кочевников угасли так же быстро, как и разгорелись. Александр Васильевич даже крепко сдружился с Муса-беем, князем Чамбурлукским. Это был бодрый крепкий старик (он умер 108-ми лет отроду), добропорядочный, щедрый, верный друзьям, по-европейски опрятный, враг роскоши. Все эти его качества чрезвычайно нравились Суворову, поскольку отвечали его собственной натуре. Несмотря на свои годы, князь хотел завести новую жену, и Суворов, купив за 100 рублей у казаков молодую черкешенку, подарил ее ему. Их дружба продолжилась и в Ейске, куда Муса-бей часто наведывался в гости к Суворову. Они подолгу засиживались за столом, беседуя, причем старый князь называл Суворова сыном.

Зиму Александр Васильевич провел на Кубани, а в апреле 1784 года был вызван в Петербург. Здесь он пожелал представиться Екатерине II по случаю получения им недавно учрежденного ордена св. Владимира I степени. Суворов был приглашен к императорскому столу. Когда Екатерина II вошла в залу, Суворов по своему обыкновению двукратно поклонился ей в землю и поцеловал руку. Он был принят милостиво, обласкан и удостоен разговора. По выходе из-за стола он повалился императрице в ноги. На другой день Александр Васильевич ездил в Гатчину представляться наследнику.

В Военную коллегию Суворов представил финансовую отчетность о командовании кубанским корпусом. Канцелярские придирки ужасали его: «Истинно с ума сойти… я очень боюсь прицепок. Пусть бы уж сказали, коли какой начет, я его отдам через несколько дней, —деревню под заклад; за что же казнить?»; когда же отчет был принят, сам удивлялся своему беспокойству: «Какой это вздор!»

Окончательная размолвка с женой и последовавшая вслед за тем жестокая душевная смута заставили Суворова взять в 1784 году почти двухгодичный отпуск. Александр Васильевич провел его в своих поместьях, главным образом в селе Ундол. Суворов был помещик рачительный, в отца. Имения были оброчные и приносили в полтора раза меньше дохода, чем при барщине, но зато при оброчной системе Суворову не нужно было постоянно жить в деревне. Оброк суворовских крестьян был необременительный — от 3 до 6 рублей (у многих других помещиков он доходил до 10–20 рублей), натуральные же повинности большие.

Суворов любил вникать во все подробности быта крестьян, подобно тому как в армии не упускал ни одну мелочь солдатской жизни. Конечно, Суворов был барин и заботу о крестьянах осуществлял по-барски: его беспокоило прежде всего благосостояние поместья, а не нужды мужика. Но та доля человечности, которую допускали тогдашние представления о взаимоотношениях помещиков и «рабов», была неизменно присуща всем его распоряжениям. Суворов строго регламентировал порядок рекрутчины. Он постановил своих людей не отдавать, а покупать рекрутов со стороны, поскольку «тогда семьи не безлюдствуют, дома не разоряются и рекрутства не боятся». Цена рекрута (150–200 рублей) разверстывалась по дворам. Суворов вносил из этой суммы 75 рублей. Продолжая придерживаться холостяцких привычек, он, однако, не любил, чтобы его крестьяне медлили с женитьбой: «Крестьянин богатеет не деньгами, а детьми, от детей ему и деньги». Суворов приказывал покупать девок («лица не разбирать, лишь бы здоровы были») и женил на них молодых парней. За многоплодие награждал — выдавал продовольствие и по одному рублю на младенца в течение 5 лет. Инвалиды и старики получали от него пенсию — 6–10 рублей в год. Даже своих отслуживших лошадей Александр Васильевич содержал «за верную службу в отставке на пенсии», или дешево продавал крестьянам, «но Боже избавь не с тем, чтобы заездить».

Провинившихся крестьян Суворов наказывал по тем временам весьма умеренно. Наказания были такие: «словесно усовещевать»; сажать на хлеб и воду; сечь по рассмотрении вины розгами. «Профилактических» порок Суворов не практиковал. Сек вообще редко: только за кражи, раскольничество и небрежное отношение родителей к детям. «Небрежных отцов должно сечь нещадно в мирском кругу; а мужья — те с их женами управятся сами». Дворовых людей у Суворова было немного — в Ундоле 22 человека, не считая их семей (100–150 человек дворни было тогда явлением заурядным). Это были повара, кучеры, лакеи, одновременно являвшиеся музыкантами, актерами, певцами, фельдшерами. Подобно другим просвещенным помещикам, Александр Васильевич завел у себя хор на манер голицынского. Он очень любил музыку, хотя музыкальным, как и вообще художественным, чутьем не обладал. В Ундоле исполнялись симфонии Плейеля, квинтеты, квартеты, серенады Вангали, трио Крамера и церковные концерты, особенно любимые Суворовым. Уезжая из Ундол в 1785 году, Александр Васильевич давал наставления офицеру-управляющему: «Помни музыку нашу — вокальный и инструментальный хоры и чтобы не уронить концертное; простое пение всегда было дурно…» Обучал он дворовых и драматическому искусству: «Сии науки у них за плечами виснуть не будут»; считал, что «театральное нужно для упражнения и невинного веселия». Он дает такие советы управляющим по поводу актеров: «Васька комиком хорош, а трагиком лучше будет Никита; только должно ему поучиться выражению, что легко по запятым, точкам, двоеточиям, вопросительным и восклицательным знакам… В рифмах выйдет легко. Держаться надобно каданса[37] в стихах, подобно инструментальному такту, без чего ясности и сладости в речи не будет, ни восхищения». Вообще, он был чрезвычайно озабочен тем, чтобы дворня не бездельничала. Парикмахера Алексашку он приказал обучать французской грамматике, нескольких других — «словесному» и распорядился «дворовых людей на вольный промысел отпустить… остающимся вокальным инструментам невозбранно пахать и садить: земли излишество мне не служит, служи себе и меньше праздного на пороки».

Собственную праздность Суворов разгонял различными способами. Много читал и даже одно время содержал на жаловании чтеца. Книг у Суворова было много (14 сундуков и 1 коробка), в основном военного и религиозного содержания, на русском, французском и немецком языках. В 1785 году