Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

полный поход, которым не удостоил Суворова; гостей и самого Суворова так подвело от голода, что велел он велегласно подавать на стол, подали все остывшее, переспелое, подправное; стало ему от такой еды нездоровиться, и он публично дал доктору щупать пульс, объяснив, что со времен А.П. Бестужева (т. е. с конца 1740-х годов) так поздно разве что ужинал. Вице-ре был великодушен, его могущество обеспокоилось и рано ретировалось. К вице-ре в торжественные дни надо ездить на поклон, по воскресеньям на куртаги[36]; не поедешь — гнев достигнет апартаментов Потемкина. Суворов заключает: «…Астрахань в Москву или Петербург не переименована, да и тем не достоин бы я был великой Монархини, если бы пренебрежение сносил… Мне поздно мыслить, как придворному». Здесь он впервые выражает неудовольствие Потемкиным: от него все зло исходит, что Суворов здесь второй год как в ссылке. Письмо заканчивается целым набором бессмысленных слухов и сплетен: что такой-то хочет заключить Суворова на север, где Люцифер обладает [обитает]; другой ревнует его к одной даме, которой Суворов сделал комплимент в церкви; третий, герой астраханских красавиц, бросился в воду вниз головой и т. п. «Боже мой, долго ли же меня в таком тиранстве томить!» — вдруг, словно очнувшись, восклицает Суворов. Вообще, это письмо крайне любопытно в качестве примера того, как пресловутая «среда» и личные несчастья могут опошлить даже незаурядного человека. Однако все познается в сравнении. Через десять лет, находясь в еще более скучной «ссылке» в Финляндии, Суворов будет уверять, что никогда не проводил время так весело, как в Астрахани.

Наконец терпение его лопается, и он прямо просит своего перемещения. «Гордостью утесняем, живу в поношении», —жалуется Суворов, ссылаясь на то, что его сверстники назначаются на генерал-губернаторские должности и что большая бы милость была ему оказана подобным назначением. Но ему отвечали «или честным молчанием, или учтивым двоесловием». Только новые волнения в Крыму заставили Потемкина вспомнить о Суворове. В августе 1782 года Александр Васильевич получил ордер из Петербурга — принять крымские войска у графа де Бальмена.

Все это время Шагин-Гирей продолжал вводить в соблазн правоверных: теперь он брил бороду и держал только трех жен. Турки возбуждали против него татар, черкес и ногаев. Главный подстрекатель, суджунский паша Сулейман-ага, высадил войска в Тамани. Жители полуострова были объявлены турецкими подданными, посланник Шагин-Гирея обезглавлен. Многие мурзы избрали ханом Батыр-Гирея, старшего брата Шагин-Гирея, к которому пристал другой его брат — Арслан-Гирей. Шагин-Гирей вновь бежал под покровительство России.

Смута и на этот раз была подавлена быстро. Братьев Шагин-Гирея арестовали. Хан платил восставшим лютыми казнями, чем вызвал негодование в Петербурге. Русские войска уже не покидали Крым. Шагин-Гирей сделался мнительным, боялся отравления и три-четыре раза в день менял во дворце комнату для ночлега. Такая жизнь вскоре окончательно опротивела ему, и он заявил Потемкину, что больше не может быть ханом столь коварного народа. С ним вступили в переговоры, и в 1783 году Шагин-Гирей отрекся от престола. В апреле того же года Екатерина II издала манифест о принятии под свою державу Крымского полуострова, Тамани и всей кубанской стороны. Шагин-гирею оставили его двор, гарем, назначили денежное содержание и предоставили выбор места жительства. Он предпочел Россию. Конец его жизни был трагичен. Бывший хан долгое время жил в Воронеже, где по своему обыкновению наделал долги, —на этот раз на 170 тысяч рублей. Затем «европеец» стал настойчиво проситься в Турцию, соблазненный посулами султана. Екатерина II позволила ему уехать. Султан отослал его на остров Родос, обычное место пребывания свергнутых крымских ханов. Когда, после новой русско-турецкой войны, окончательно закрепившей Крым за Россией, надобность в Шагин-Гирее отпала, его задушили.

Суворов приехал в Крым уже после отречения Шагин-Гирея. В Херсоне он повидался с Потемкиным и сразу получил новое назначение: ему передали командование кубанским корпусом и поручили побудить ногайских татар перейти в российское подданство.

В июне 1783 года Александр Васильевич прибыл в Ейск и вступил в переговоры с ногайскими ханами. Те хорошо помнили Суворова по его краткому пребыванию на Кубани в 1778 году и вполне доверяли ему. Он уговорил их съехаться к Ейску для приведения орды к присяге. 28 июня, в день восшествия Екатерины II на престол, степь под Ейском покрылась 6 тысячами ногайских кибиток. Русские войска стояли наготове, но держались дружелюбно. После богослужения в православной церкви ногайским ханам и мурзам было зачитано отречение Шагин-Гирея от престола, и они принесли в присутствии Суворова присягу на Коране Екатерине II. После этого состоялся настоящий лукуллов пир: было съедено 100 быков, 800 баранов, выпито 500 ведер водки. Ногайские старшины и Суворов пускали большой кубок вкруговую под несмолкающие крики «ура!» и «алла!». К вечеру императрица потеряла многих новоприобретенных подданных, умерших тут же от обжорства и пьянства. Ногаи разъехались 30 июня, довольные Суворовым и новым подданством.

Но настроение их изменилось, когда месяц спустя Александр Васильевич передал им предложение русского правительства о переселении в уральские степи (подальше от влияния Турции). Суворов именем императрицы обещал им в случае повиновения избавление от рекрутчины и снижение иных поборов. Ногаи подчинились неохотно, с явным недружелюбием. Вслед каждой переселяющейся орде Суворов высылал военный отряд для сопровождения, что еще больше озлобляло ногаев. Среди них носились дурные слухи и предчувствия. 1 августа 10 тысяч ногаев бросились назад и на реке Малая Еря напали на русский пост — роту поручика Житкова. Несмотря на подавляющее численное превосходство кочевников, Житков продержался три часа до подхода подкрепления. Видя свое поражение, ногаи в исступлении занялись самоистреблением: сжигали кибитки, резали скот и женщин, бросали в реку младенцев. Они оставили на месте около 3 тысяч трупов и рассеялись по безводной степи, где множество их погибло. В руки русских попало огромное стадо в 20 тысяч голов.

Весть о трагедии на Малой Ере в мгновение ока облетело ногайские кочевья. Вспыхнул общий мятеж, только три мурзы сохранили верность России. Несколько русских отрядов были изрублены. В тылу у Суворова Тав-султан напал на Ейск и три дня пытался овладеть городом, но ногайские лучники оказались бессильны против стен, ружей и пушек. С приближением Суворова орды Тав-султана рассеялись.

В сентябре Суворов получил приказ Потемкина истребить мятежников «для грозного примера другим». Выполнить это приказание было трудно, так как места кочевий ногаев никто не знал. 19 сентября Суворов повел 16 пехотных рот, 16 эскадронов драгун, 4 донских полка с 16 орудиями к устью реки Лабы. Здесь он распустил слух, что ему велено оставить ногаев в покое и что сам он уехал в Полтаву. Затем Суворов двинулся почти наудачу вдоль берега Кубани. Войска шли только ночью, а днем