Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

заключение. Увы, в них часто содержится по 6–8 человек, к тому же зимой они без отопления, без горячей воды, даже без стекол, почему окна закрыты всеми имеющимися тряпками, которые смогли собрать заключенные[382]. «В нашей тюрьме примерно с конца тридцатых – начала сороковых годов прошлого столетия жизнь людей – и заключенных и тюремщиков – протекает по искаженным законам зазеркалья и королевства кривых зеркал»[383]. У нас коллективное существование рассчитано на совместное проживание десятков, а иногда и сотен людей. При этом человек располагает спальным местом, и встает и ложится по приказу. Нет даже собственной тумбочки, т. е. это жизнь, лишенная приватности, что очень тяжело. Женщинам детородного возраста не выдают гигиенические принадлежности, которые необходимы им по физиологическим причинам, т. е. они не получают гигроскопические материалы или прокладки во время менструаций. Однако спальни в женских общежитиях блистают белизной кроватей. Это особый способ создания лагерной красоты в переполненных дортуарах, всегда готовых к приему разного рода комиссий. Правда, осужденным в таких спальнях не место, они даже не хозяева своим кроватям – дабы не нарушать чистоту своими не первой свежести одеждой и телами. До отбоя даже присесть на такую кровать женщины не имеют права. А сами спальни часто настолько переполнены, что используются двухъярусные кровати, и на втором ярусе между кроватями укладывают деревянные щиты, которые тоже служат спальным местом. Но самое тяжелое испытание для женщин то, что они разлучены со своими детьми. Точно так же, как и для детей, содержащихся в колониях – отрыв от матери – тяжелое испытание.

В наших пенитенциарных учреждениях до сих пор существуют групповые наказания. Так, если кто-то провинился, то весь отряд должен будет маршировать на плацу, хотя все имеют право отдыхать после работы, смотреть телевизор, написать письмо или же заняться хозяйственными заботами – постирать, помыться.

Тюремные служители, как правило, становятся черствыми и одинаково суровыми во всех наших тюрьмах, как будто «надевшие мундир, потеряли что-то в своей сущности, естестве…», «это просто болезнь, называется она профессиональной деформацией»[384], хотя и встречаются добросердечные люди. Например, Наталью Горбаневскую при аресте специально посадили на холодную неотапливемую сторону. Милиционер, дежурный на коридоре, всю ночь отпаивал ее горячим чаем[385]. Но такие случаи не так уж и часты. Горбаневская вспоминала: «…я встретила столько мимолетно или не мимолетно добрых людей! Только среди врачей не встретила. Врачи были даже доброжелательные, но выполнявшие свой офицерский долг. А добрые люди были, начиная с этого милиционера и кончая этими ребятами из обслуги в Казани»[386]. Ольга Иоффе, политзаключенная вспоминала: «… в какой-то тюрьме американские заключенные объявили голодовку, потому что им давали шоколад в разломанном виде. Они считали, что это оскорбление их достоинства»[387]. У нас не так. Правда, в тюрьме книги дают, «там очень хорошая библиотека» (имеется в виду Лефортовская тюрьма)[388]. Встречаются и забавные истории. Ольга Иоффе рассказывала: «Утром открылась кормушка, всунулся человек и сказал: «резать будем?» Я очень растерялась, я не знала, что ему ответить на этот вопрос, потом только я узнала, что до завтрака приходит человек и, если у вас есть что-то резать (передача), он вам режет сыр, колбасу»[389].

Так, запрет использовать кровать, где постелены белые простыни оправдывается везде тем, что преступницы здесь впервые увидели такое, что трехразовое питание им не было известно на воле и т. п. Это относится даже к психологам, как это ни удивительно. Как пишет Людмила Альперн, «… психолог в тюрьме вовсе не служит человеку, он служит тюрьме. Тюрьма его кормит, она ему платит, и он отвечает ей взаимностью»[390]. Конечно, бывают и исключения. Так, та же Альперн отмечает в некоторых случаях отсутствие «излишнего формализма: бирки арестанты не носят, их одежда выглядит повеселее, отношения между заключенными и персоналом ненапряженные»[391]. Так, например Людмила Альперн с восторгом пишет об Алевтине Степановне Новоселовой, родоначальнике так называемой пермской школы психологов. На ее сеансах пациентки приходят поверх фирменных полосатых платьев в голубых халатиках и тапочка. Правда, как она считает, «с мужчинами работать гораздо сложнее, так как у них своя субкультура и они менее внушаемы, но работать все-таки можно, просто занимать это будет больше времени и сил…»[392]. В колонии, где много лет прослужила Новоселова, заключенные внешним видом напоминали монашек: в черных робах с сапогами, в черных суконных платках, из-под которых проглядывают беленькие косынки.

Однако не все преданные делу люди, старающиеся помочь заключенным, всегда находят верные меры по отношению к своим подопечным. Например, с восторгом пишет об энтузиасте и гуманном защитнике заключенных Нильсе Кристи, профессоре криминологии университета в Осло. Так вот, этот Нильс Кристи, поборник прав заключенных, считает, и с его подачи во многих тюрьмах Норвегии отменены правила, по которым заключенный может запросить себе телевизор в камеру, так как, по мнению Нильса Кристи, это ведет к полной изоляции. «Пусть все желающие выползут из своих нор и посмотрят телевизор вместе, а заодно побеседуют, обсудят проблемы, а там, гляди, и какие-нибудь полезные мысли появятся»[393]. Между тем, понятно, что люди, находящиеся в тюрьме – с разными запросами, и то, что интересно одним, может быть совсем неинтересно другим. А может быть и такое, что кто-то обладает уникальным вкусом и общие просмотры для него скучны и даже неприятны.

В целом же для тюрьмы характерны скудость одежды – как правило, серо-черные робы. И особенно досаждает невыносимый запах, в котором смешались вонь канализации, хлорки, немытых тел и нестиранных тканей. Даже в больничных палатах здесь палаты душные, без форточек – еще дополнительный знак несвободы.

При этом в тюрьме процветает творчество. Нередко заключенные пишут стихи, создают драматургические произведения, скульптуру и часто одобряются серьезными экспертами и артритиками.

В любой тюрьме есть своя тюрьма – ШИЗО, ПКТ, СУС. Сроки пребывания в них ограничены законом, здесь особенно безнадежно и тяжело пребывание, атмосфера крайне мрачная и суровая.

Особое место – ШИЗО (штрафная изоляция) или ПКТ. В него попадают за невыполнение плана, отказ от работы, за грубость с персоналом или осужденными за курение в неположенном месте, за мужеложство или лесбйские связи (что довольно распространено в женских тюрьмах). Обычно это камера на двух или четырех человек. Зачастую здесь нет даже скамеек. Просто стоят прикованные к стене полки и пол, да еще санузел с шлангом вместо крана. В некоторых колониях вместо скамеек подобие круглых пеньков диаметром 15–20 см. На них будет опираться полка, когда ее отстегнут от стенки. Сидеть