ПоэZия русской зимы - Алиса Владимировна Орлова

Пусть выстоит каждый, спокоен и точен —

за то, что дороже всего.

А неба кусочек, как синий платочек,

простёган насквозь ПВО.

Дорога

Вещмешки никто не тронет.

Южный вечер тих.

Парни в форме на перроне

курят на троих.

За составом маневровый

коротко гудит.

Изредка роняют слово.

Шлемы на груди.

Шелестят стручки акаций.

Кто-то из парней

клонит ветку – подержаться,

как за руку с ней.

Пятна тени, пятна света:

тени глубоки.

Медлит он, от ветки этой

не отняв руки.

Командир махнул: посадка,

даже не сказал.

Плитки выщербленной кладка.

Дремлющий вокзал.

Рассветёт – и поле в окнах:

жирная земля,

смуглый спеющий подсолнух,

трактор, тополя.

Что напишешь по-простому,

чтобы не навзрыд?

На платформах под Ростовом

техника стоит.

Дальше речка, за Аксаем

цапли на песке,

женщина идёт босая

с удочкой в руке.

Под вагонный стук да тряску

отходя ко сну,

глянь – собор Новочеркасска

куполом блеснул.

Что ты, ветер, тучи гонишь?

Полегла трава.

Будет за полночь Воронеж,

поутру – Москва.

Только сердцу нет покоя.

Сердце, не боли.

Докурили на Лихой и

в Каменской сошли.

Где они, теперь не скажут.

В битве ли, в пути?

Помолись, как видишь наших.

Вслед перекрести.

Пробоины

Когда «Меркурий» выходил из боя

с османами, пробоину борта

один матрос решил закрыть собою

и, в корпус вмят бревном, остался там.

Последний штурм.

Обстрел донельзя лютый.

Нахимов нам наказывал: стоять!

А что в столицах: всё балы-салюты?

Ну так судьба у каждого своя.

Мы отступаем сквозь огонь и воду:

бои да грозы – не до медных труб.

Ушли из Севастополя сегодня,

и чёрен дым над бухтой поутру.

Затоплен флот.

Нет горше, братец, лиха.

Но тот герой и через годы спас:

он корпусом прославленного брига

понтонный мост удерживал для нас.

Вопросов тьма.

Они как штык прямые:

доколе нам, за мужество и честь,

не знать ни званий, ни имён-фамилий,

которые у всех ошибок есть?

Гранита не достанет, чтобы высечь,

кто обречён был оставаться здесь

на смерть и плен – все восемьдесят тысяч

по берегам у мыса Херсонес.

И в девяносто первом нас не спросят.

Что мы, когда идёт ко дну страна?

И вновь на штурм подкатывает осень.

Но родина-то выстоять должна.

Её, как прежде, закрываем телом,

«Новороссийском», «Курском» и «Москвой».

И всё трубит в парадной форме белой

архангелов оркестр духовой.

Носилки

Пока меж небом и землёй,

глотая гарь и пыль,

плывёшь ни мёртвый, ни живой

на сетке из стропы,

надеешься, что донесут.

И та, что родила,

тебя, как ангел, на весу

хранит в задымленном лесу,

сомкнувши два крыла.

Когда невмоготу терпеть

отсутствие вестей,

шьют матери за сетью сеть

для раненых детей.

И сила каждого стежка,

работы рук и глаз,

неимоверно велика,

пока от смерти – два шага,

сейчас, боец. Сейчас.

Врачи и госпиталь – потом.

Всего важней – успеть.

И ангел слышит чей-то стон

и шьёт носилки-сеть.

Стропа. Машинка. Карабин.

Стежок. Ещё стежок.

Сынок, сынок, ты не один.

Мы смерти вас не отдадим.

Всё будет хорошо.

Поодаль бой, вплотную – боль.

И вдруг из темноты

проступят – светом над тобой —

знакомые черты.

На золотой, на тёплый свет

плыви, за жизнь держась.

А я молитву вознесу

за тех, кто тянет на весу,

за тех, кто первым спас.

Ты снова сможешь их обнять

и поблагодарить

за свет спасительного дня,

идущий изнутри,

за веру, за любовь, за труд.

Живи, живи, боец,

поскольку ангелы вокруг,

и золото родимых рук,

и золото сердец.

Попутчик

Правил барышням носы:

лицевая хирургия.

Но мобилизован сын,

да и многие другие.

Поезд тронулся сейчас

от столичного перрона.

Он – за сыном, в ту же часть,

снявши бронь, надевши броник.

Полка верхняя. Уснул

моментально – это ж сколько

ехать через всю страну,

если с Дальнего Востока.

Вот она, в его глазах,

до Джанкоя от Амура.

Мне про сына рассказал

в Россоши на перекуре.

А с утра стонал во сне,

разбудив купе пораньше,

потому что на войне

и таким мужчинам страшно.

Сразу вскинулся, затих.

Говорил, что не голодный,

но за чаем на двоих

я делила бутерброды.

На прощанье помолчал.

Как добрался, вот узнать бы.

У него, военврача,

младший-то не медик – снайпер.

Будет верить, будет ждать

на другом краю России

женщина, жена и мать,

двух бойцов: отца и сына.

Песни

Снова стон у нас песней зовут.

На разрыв – кто в тылу, кто в окопе —

вся Россия исходит на звук

под ударом единой Европы,

от прощания с мамой: сынок! —

до солёного, горького «братья», —

отдавая себя, кто как смог,

не за страх и