Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи - Шари Франке

– Спасибо, – прошептала я. – Она всегда мне внушала, что я чересчур чувствительная и что я эгоистка. Мой прошлый терапевт подумал, что я все сочиняю.

Дана задрала одну бровь.

– Это тебе мама сказала?

Я кивнула.

– Ты сильная девушка, Шари. И тот факт, что ты здесь, что ты обратилась за помощью и поддержкой… это свидетельство твоей силы.

Я чувствовала себя так, будто пробуждаюсь от долгого тяжелого сна. Туман рассеивался, и за ним проступала ослепительно сверкающая правда: это была не я. Всегда была не я. Дисфункция, хаос – все это была Руби. Только она.

В безопасности кабинета Даны, окруженная мягким светом и успокаивающим ароматом ромашкового чая, я, наконец-то, подошла к правде. Часть меня хотела выложить все до конца, рассказать о сложностях наших отношений с Дереком. Но пока что не могла.

Когда Дана осторожно спросила меня о личной жизни – есть ли у меня кто-нибудь? – мое сердце привычно сжалось. Ладони вспотели, и я завозилась в плюшевом кресле, внезапно показавшемся слишком громоздким.

– Ну, – начала я почти шепотом, – есть один друг. Он старше меня, но это не совсем те отношения. Он для меня, скорее, отцовская фигура…

Слова не выражали моих истинных мыслей; полуправда не могла передать всех тонкостей моих чувств к Дереку.

Дана наклонила голову, умными глазами заглядывая мне в лицо. Я почти слышала, как у нее в голове крутятся шестеренки, обрабатывая те немногие намеки, которые я невольно ей дала.

– Отцовская фигура? – повторила она, слегка приподняв брови. – Можешь рассказать мне об этом?

Я принужденно улыбнулась, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.

– Нечего рассказывать, – сказала я чуть громче, чем хотела. – Он просто человек, с которым я могу поговорить. Он понимает, через что я прохожу со своей семьей.

Говоря это, я понимала, насколько справедливы мои слова, хотя они и не выражают всей правды.

Я практически чувствовала скепсис Даны и невысказанные вопросы, повисшие между нами. Но, к ее чести, давить она не стала. Вместо этого Дана вернула наш разговор на привычную территорию – стратегии справляться с поведением моей матери и событиями в семье.

Когда сессия подошла к концу и пришло время покидать убежище ее кабинета, меня переполняли одновременно облегчение и чувство вины. Облегчение от того, что я смогла сохранить свою тайну, и вина, что не была честна с единственным человеком, пытавшимся мне помочь.

Но я не была готова посмотреть правде в глаза, увидеть ее в ярком свете терапии, понять, что действительно со мной происходит.

Возможно, когда-нибудь я смогу. Тогда я не была в этом уверена.

Глава 33

Куклы и кукловоды

В июне 2022 года, когда я закончила первый курс колледжа, семья Франке собралась для ежегодной фотосессии – это был последний раз, когда мы оказались вместе как семья.

Когда мы приехали на небольшую полянку с видом на долину, выглядела она сногсшибательно, вся усыпанная полевыми цветами. Свет был золотисто-желтым, как сливочное масло, – просто мечта фотографа. Съемка должна была пройти идеально.

Руби обвела полянку глазами, острыми и оценивающими. Ее взгляд упал на Дуайта, нашего трехлетнего кавапу, и губы Руби скривились с отвращением. Дуайт сидел у ног Кевина, высунув язык и колотя хвостом по земле. Похоже, он тоже почувствовал невысказанный гнев, повисший в воздухе, и занервничал.

– Я не хочу, чтобы он был на моих фото, – заявила Руби. – Он не часть семьи, это просто собака.

Меня охватило возмущение. Дуайт был членом семьи, источником любви и утешения в доме, полностью лишенным того и другого. Как вообще она могла такое сказать?

Все дети воспротивились: мы хотели, чтобы Дуайт тоже снимался. Может, дело было в жаре, а может, в любопытном взгляде фотографа или в стремлении Руби сохранить хотя бы иллюзию единства, но она уступила. Дуайту предстояло принять участие в съемке.

Мы встали в кадр, как велел фотограф. Дуайт расположился посередине нашей напряженной, неловкой группы. Пока щелкала камера, я чувствовала себя полностью оторванной от реальности – как будто наблюдала всю сцену, вылетев из своего тела.

Улыбка Руби была застывшей и резкой, глаза – злобными. Кевин казался закрытым и отчужденным. Остальные выглядели так, будто на них надели маски – улыбки слишком широкие, глаза слишком блестящие. Когда фотограф попытался настоять, чтобы Руби и Кевин поцеловались, Руби отказалась наотрез и отвернулась от него, как от постороннего.

В результате получились самые странные фото из всего нашего семейного архива. Никакой фотошоп не мог это исправить. Даже Дуайт выглядел напряженным, как будто ощущал нервозность, исходившую от остальных. Пес чувствовал, что наш корабль тонет.

В машине по дороге домой я поймала взгляд Чеда в зеркале заднего вида. Кажется, мы оба ощущали, что почва вот-вот уйдет у нас из-под ног, а тщательно выстроенное здание семейной жизни обрушится нам на головы.

Вскоре после съемки Кевин и Руби стали готовиться к нашей ежегодной летней вылазке в горы Уосатч, в часе езды на машине. Это должен был стать семейный выезд, но в этом году они решили оставить Чеда и двух младших детей дома, объявив, что они слишком «эгоистичны», чтобы отправиться с нами. Естественно, это же семейная поездка – зачем везти туда целую половину семьи?

Они пригласили меня, но я отказалась из-за учебы. Потом Кевин написал в семейный групповой чат, – включив меня, Руби и Чеда, – и спросил, не соглашусь ли я присмотреть за младшими, пока их не будет. Я с радостью согласилась, но спросила, не оплатят ли они бензин, раз мне каждый день придется ездить в кампус и обратно с ограниченным бюджетом. Кевин согласился.

Пока они были в горах, Кевин пригласил нас с Чедом проведать их. Я подумала, что это будет очень милый жест.

«Мы с удовольствием придем, – написала я в ответ. – Кстати, вы еще не передумали оплачивать бензин?»

Ответ Кевина был быстрым и холодным: «Нет, Шари. У тебя достаточно денег на бензин, и мы предложили угостить вас обедом. Если кто-то приглашает тебя присоединиться к их мероприятию, дерзко и невежливо просить деньги на поездку».

Резкая перемена в его тоне ошеломила меня. Только что я была ответственным взрослым, которому поручали младших детей, и вдруг превратилась в неблагодарного ребенка, которого отчитывают за «дерзость».

Я растерялась.

«Ладно, – написала я, – просто, когда ты пару месяцев назад просил меня присмотреть за детьми, ты согласился оплачивать топливо».

«Шари, надеюсь, ты видишь разницу между двумя этими просьбами. А она принципиальная. Прошу, не делай из денег своего Бога. Погоня за деньгами