Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

он перемещает их на другое место, потому что к новым нужно долго искать подход, инструменты контроля, «вербовать» их. Как «Резидент» он знает, что вербовка – дело весьма затратное. Отсюда «затасканная колода» людей, которую он тасует во власти, несмотря на их очевидную некомпетентность. В результате у корпорации Россия… практически нет резервного персонала!

Советская система номенклатуры оказалась заменена «шпионской сетью», вербовку в которую осуществляет лично Путин. Такая система по необходимости основана на недоверии, поэтому потенциал ее крайне ограничен и сковывает возможности страны. Сам Путин не доверяет почти никому, так что ему никогда не избавиться от «ручного управления» – как бы он ни хотел настроить систему на автоматический режим. Главный инструмент контроля над приближенными – шантаж и компромат, угроза разоблачения их «грязных делишек» в случае измены. Коррупция для него – не смертный грех, а клей, который поддерживает связность созданной им системы. Только измену Путин не прощает.

Горизонтальных связей в этой системе нет, полагают авторы, есть только вертикальные – с Путиным. Поэтому вся координация осуществляется только через него. Без его руководящих указаний все идет вразнос, торжествует «ведомственный феодализм». Эту проблему лидер пытается решить, назначая «личных представителей», арбитров. Но это работает вовне, а внутри – нет. Дело в том, что некоторые из тех, кого нужно мирить/координировать, имеют прямой выход на Путина. Поэтому арбитраж регулярно проваливается, и все приходится решать лично ему. «Доступ к Путину остался одной из наиболее ценных вещей в России».

Шесть персональных образов, бывшие в свое время источниками политической силы Путина, со временем стали его слабостями. Он не может одновременно быть «Чужаком», «Резидентом», «Гендиректором корпорации Россия» с одной стороны, и настоящим «Государственником», лидером современной страны-с другой. Как результат, «Государственник» не смог построить сильное государство! Его «вертикаль власти» так и осталась слабой – прежде всего потому, что параллельно он строил «корпорацию Россия». Он подорвал силу всех политических институтов, включая институт президентства. Путин зависит от кумовства, коррупции и использования служебного положения теми людьми, которых он контролирует, но именно эти их пороки критически тормозят развитие страны. Шесть образов Путина не подготовили его к тому, чтобы управлять современной страной, заключают авторы. Он не готов отчитываться перед народом и обращаться к нему за поддержкой, – а без этого настоящего успеха в современном мире достичь невозможно. И поэтому, уверены Хилл и Гэдди, именно Путин, а не безликие и безгласные чиновники, в ответе за все провалы и поражения руководимой им страны.

Идеология

Базовые ценности россиян

Социальные установки, жизненные стратегии, символы, мифы

Под ред. Андрея Рябова, Екатерины Курбангалеевой

М.: Дом интеллектуальной книги, 2003

Чрезвычайно травматичные для нашего общественного сознания девяностые годы – время разобщения, войны «всех со всеми», тяжелых утрат и разочарований, – оставили после себя вопрос: на какой ценностной основе возможна пересборка российского социума? Понятно было, что это не могут быть сугубо модернизационные ценности, чей потенциал быстро исчерпался. Но и откровенно консервативные, антимодернизационные ценности в чистом виде вряд ли могли стать такой основой. Скорее, речь могла идти о некотором миксе, коктейле ценностей разных направлений. Интересный заход к анализу происходящих сложных процессов в 2000–2001 гг. предприняла исследовательская группа «Томская инициатива». Ее участники констатировали провал попыток создания общенациональной идеологии «сверху», предпринимавшихся на протяжении 1990-х годов. По их мнению, после периода радикальных реформ «властвующие элиты перешли на охранительные позиции и фактически отказались от выработки привлекательного образа будущего», ограничившись такими идеологическими схемами, «которые оправдывали новый, далеко не совершенный и неэффективный социальный порядок». Ученые поставили перед собой задачу понять, насколько глубокие изменения произошли в массовом сознании, «какие слои населения они затрагивают, позволяют ли происходящие сдвиги говорить о „революции ценностей“ и… возможно ли формулирование некой интегративной общенациональной идеи в посткоммунистическом обществе».

Выводы, основанные на сложном и разноплановом исследовании, проведенном в Томской области, были распространены на всю страну и изложены в книге, участие в которой приняли социологи (Игорь Дубов, Леонтий Вызов, Владимир Петухов), политологи (Андрей Рябов, Екатерина Курбангалеева), социальные психологи (Татьяна Соловей) и др. Базовой гипотезой исследования стала следующая: в ходе трансформации российское общество утратило политическую и социальную субъектность. Начался процесс складывания больших социальных групп с различным «социокультурным кодом» (с присущим набором ценностей, поведенческих стереотипов, образа и стиля жизни). Эти группы, однако, имеют нечто общее, что позволяет говорить об интегративной социокультурной рамке. Что же она собой представляет? Похоже, что «начиная с 1998 г. в России происходит „неоконсервативная революция“». В ее ходе сформировалось ядро новой «партии порядка», которое при благоприятных условиях может стать «точкой роста» для новой субъектности – взамен утерянной в ходе перестройки и либеральных реформ. Такая перспектива выглядит не только возможной, но и желательной, ведь альтернативная субъектность просто отсутствует. Так, «субъектность, связанная с мифами и ценностями советского фундаментализма, является вымирающей, что исключает регенерацию коммунистической идеи», досоветский традиционализм «тоже нерегенерируем», поскольку давно и практически полностью растворен и переварен советской идеологией.

Неоконсервативная революция ценностей выглядит в таких условиях спасением, ибо «состояние российского этноса, характерное для периода 1980-1990-х годов, не позволяло ему… ответить на геополитические, цивилизационные и демографические вызовы нового века». Неоконсерваторы идут на смену поздне– и постсоветским либералам, отличаясь от них признанием роли традиционных ценностей (семьи, нации, государства). Это тоже модернисты, но умеренные, а не анархические, национальные, а не космополитические. В отличие от советских консерваторов, они вполне рациональны и воспринимают государство инструментально-как источник пользы, а не сакральную ценность, характеризуются социальным оптимизмом и высоким мнением о характерных чертах русской нации, симпатизируют православию, а не коммунизму. Неоконсервативная система ценностей уже стала основой для «постпереходного» (пореформенного) общества, и прежде всего ее разделяют не социальные аутсайдеры (они скорее привержены советскому консерватизму), а вполне адаптировавшиеся социальные слои. Политической базой возвышения Владимира Путина в конце 1990-х годов стал именно союз адаптированных слоев, тяжело перенесших дефолт 1998 г., с огромной неадаптированной и социально пассивной частью общества. Этот союз и сформировал общественный запрос, который оседлал новый лидер страны. Его имидж идеально соответствовал запросам неоконсерваторов: «ярко выраженный прагматик, обладающий весьма незначительной харизмой; скорее менеджер, „немец на хозяйстве“, чем народный вождь».

Социокультурный код пореформенного общества сильно отличается от того, что хотели бы видеть традиционные консерваторы: «ни родовое, ни репрессивное, ни сакральное начала не определяют больше характера российской культуры». После культурного раскола 1990-х (либералы-западники против советских консерваторов) наблюдается процесс гомогенизации общественных ценностей. Но идет он не на традиционной русской (дореволюционной) или советско-коммунистической основе, а на посттрадиционной, прагматичной и рациональной. Новое общество «менее энергично за счет