Счастливые неудачники - Юрий Михайлович Оклянский

жизненная история запечатлена в «Обмене»? а какие из маститых писателей — учителей по Литературному институту — послужили прототипами для фигуры Киянова из романа «Время и место»?.. И т. д.

Теперь страсти эти давно улеглись, как пыль после промчавшейся по проселку машины. Пусть будущие комментаторы творчества Трифонова, когда до них дойдет черед, во всех деталях устанавливают и обсуждают, из каких реальных событий, происшествий и случаев вырастали сюжеты и художественные детали рассказов, повестей и романов «городского» цикла, каким конкретным лицам обязан автор жизненными впечатлениями, помогавшими лепить образы его книг. Основное, в конце концов, не в этом.

Автобиографизм книг Трифонова — лишь внешнее выражение их исповедального тона, самопознания, «путешествия внутрь себя».

Отбросив шоры, мешавшие ему до этого, и постоянно наращивая задачи, писатель продвигался по этому пути едва ли не с той поры, когда провозгласил свои намерения в рассказе «Путешествие». Это потребовало немалой внутренней отваги. Но и принесло результат. Высокую адекватность и совпадение. Соответствие жизненного и духовного опыта художника с его творчеством, личности с произведениями.

Существует точное изречение насчет разных категорий литераторов: одни в жизни интересней, другие, напротив, скучнее своих книг. Куда чаще встречаются писатели, которые в приватном общении и умней, и обворожительней, и речистей, и живописней того, что выходит из-под их пера. Не в счет, конечно, легковесные говоруны, которые постоянно рассуждают о будущих сочинениях и мало работают (такие известны в писательской среде под шутливой кличкой «акынов»), — речь о вполне ответственных и серьезных профессионалах. Высокое искусство и мужество — перелить всего себя в книгу — дано немногим.

Трифонов этой редкой способностью овладел. Его книги дарят читателю общение с писательской личностью, полно и глубоко созвучной той, каким автор был в жизни.

X. Восемь покушений на Александра II. А также Нечаев, Верховенский и другие

1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала в Петербурге Игнатий Гриневицкий брошенной бомбой взорвал себя вместе с царем… Осуществился приговор исполнительного комитета социал-революционной партии «Народная воля» о казни Александра II, свершилось то главное и «последнее убийство», которое, по замыслу, должно было, как сигнал, заставить народ очнуться, подняться на восстание и повернуть все дальнейшее общественное развитие России в русло свободы, равенства и братства…

Позже на том месте, где произошли первомартовские события, был сооружен известный «храм на крови». А об их истоках и действительных последствиях немало размышляли публицисты, историки, писатели…

Насколько уроки тех давних событий сохранили свое значение, показал интерес к роману Трифонова «Нетерпение» (1973). Именно это произведение, а не какое-нибудь другое принесло художнику подлинную международную известность. Бёлль предложил выдвинуть автора на Нобелевскую премию.

В. Кардин вспоминает о Ю. Трифонове, «как, пряча улыбку удовлетворения, он показал статью Генриха Бёлля о „Нетерпении“»[11]. В ФРГ, где в переводе вышли почти все произведения Ю. Трифонова, написанные за последние пятнадцать лет работы, успех этой книги был особенно велик.

Литературовед из ГДР Р. Шрёдер в уже упоминавшемся диалоге с писателем в 1981 году тоже в первую очередь называет эту книгу. «В больших и маленьких городах ГДР, — отмечает он, — мне доводилось присутствовать на оживленных обсуждениях трифоновских книг… Многие читатели прежде всего ценят ваш исторический роман „Нетерпение“…» Широко читалась книга в Италии, Франции, в странах Скандинавии, в Японии, в США…

Конечно, какая-то доля этого успеха связана с эпидемией различных форм терроризма, охватившего мир в последние десятилетия. И чем ближе к читателю очаги, где гремят выстрелы «красных бригад», «черных пантер», групп «прямого действия», других лево- и правоэкстремистских организаций или одиночных обладателей винтовок с оптическим прицелом, тем настойчивей хочет он разобраться в причинах этого явления, в его природе, социальных корнях, истории, дальних и ближних истоках. Служат этому и переводные советские книги исторического жанра.

Но верно ведь и другое: в 60—70-х годах в нашей стране потоком выходили произведения беллетристики, созданные на сходном жизненном материале. Не без оснований говорили даже о подлинном «взрыве» общественного интереса к истории народничества, в том числе к героям «Народной воли», после долгого периода сдержанности и умолчаний. Только в художественной серии «Пламенные революционеры», издаваемой Политиздатом, где появился роман «Нетерпение», было напечатано множество романов близкой тематики. Однако же сколько книг так твердо и широко закрепилось в литературе, как «Нетерпение» Ю. Трифонова? В чем тут причина?

Одним социально-политическим анализом актуального материала и родословной тактики индивидуального террора этого не добьешься. Главное, конечно, в том, что книга эта создана крупным мастером прозы и написана по-своему, по-трифоновски. Есть в «Нетерпении» и недостатки, отчасти уже упоминавшиеся. Некий сковывающий отпечаток наложили, очевидно, и требования «серийности», сориентированные на «роман-портрет» и непременные для Политиздата, по договору с которым писалось произведение. Все это, однако, не дает оснований для вывода, будто «…„Нетерпение“ — наименее „трифоновская“ вещь из всех его работ 70-х годов»[12].

Художник продолжает исследование сокровенных для него общественно важных тем, которые волновали его прежде и которые притягивали к себе в дальнейшем. Быть может, главнейшая из них: цель революции и цена человеческой жизни. Тема была начата «Отблеском костра». Этапы ее завершающего движения — романы «Старик» и «Исчезновение».

Естественным и важным «звеном» в этой смысловой цепи является роман «Нетерпение». Обращение к событиям и характерам разночинного периода истории русского освободительного движения отвечало потребностям осмысляющей работы писателя, стремившегося добиться всестороннего и основательного знания… Прозаик действительно поступал по пословице: отойти, чтобы дальше прыгнуть… Чисто «трифоновскими» были и вновь найденные художественные решения…

Будто в капле воды, они отражаются в деталях… В «Нетерпении», где много насильственных смертей, впервые в прозе Ю. Трифонова появляются фигуры профессиональных губителей человеческой жизни. Примечательны их портреты, созданные пером писателя.

Глаза — зеркало души, — и какие же души у профессиональных убийц? Вот знаменитый Фролов, палач, который казнит «первомартовцев»: «Подошел человек громадного роста, с разлапистой бородой, с лицом серым, как из серого, измытого дождями камня, и в этом сером сверкали маленькие, как у медведя, голубые глаза».

«Каменная» плоть этого человека отгораживает его от других людей, а глаза его инопородны («как у медведя»), и только их голубой цвет придает им подобие человеческих. У такого существа нет души. Никакой человеческий контакт с ним невозможен.

И действует Фролов без нужды зверски, даже еще тогда, когда приговоренных привязывают к скамейкам на телегах, чтобы везти на казнь: «Он сразу… рванул Андреевы руки назад…» Привязанный Желябов слышит, как за его спиной то же совершают с Перовской: «…у Сони, когда ей прикручивали руки ремнями, вырвалось: „Больно!“, и кто-то сказал: „…Ничего, еще больней будет“».

А вот человек другого лагеря