По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

Валя, узнав, что мой папа с нами не поедет, очень расстроилась. На решимость же моей мамы ехать вместе с нами она лишь пожала плечами, хотя я понимал, что радости она от этого не испытывает.

Когда я понял, что мне ничего изменить не удастся, я решил, что настало время идти в ОВИР. Но сначала надо было собрать все необходимые документы, которых было множество, включая, например, справку из библиотеки.

В конце сентября семьдесят шестого года все документы были собраны и мы втроем пошли в ОВИР. Большая приемная была заполнена ожидающими, тем не менее стояла полная тишина. Если люди и переговаривались, то вполголоса, наклонившись друг к другу. Ожидая в приемной, бледная как полотно мама вдруг всем телом повернулась ко мне и тоже почти шепотом, извиняющимся тоном и с надеждой в глазах спросила:

– Сынуля, а может, ну его к черту? Не поедем? А? И папу жалко бросать.

– Согласен. Тебе совершенно незачем ехать. Оставайся с папой, – безучастно сказал я. Потому что знал, что уже через секунду она изменит свое мнение. А потом, когда войдем в кабинет, изменит опять. И так до самой посадки в самолет. А в том, что она в него сядет, я нисколько не сомневался.

В кабинете нас встретила сотрудница ОВИРа, лейтенант МВД с абсолютно безучастным лицом и с заурядной фамилией – Петрова. Она взяла наши собранные справки, просмотрела, положила в папку, на которой вывела инициалы, фамилию и год рождения мамы как главы семьи. Затем сказала, что нам позвонят. Мы поблагодарили, встали и вышли. На улице мама как ни в чем не бывало предложила зайти в знаменитую пышечную, находящуюся через несколько домов, и отметить это дело.

Потом начались дни тягостного ожидания. Валя большую часть времени проводила с Машей у своих родителей. Я тоже частенько приезжал к ним, оставаясь ночевать. Иногда приезжал вместе с папой. Пару недель мы с Валей и Машенькой прожили у моих на Орджоникидзе. Оставляли мы Машеньку и с Ленусей. Я же продолжал работать у Рафика. Вершиной моего скорняжного мастерства стали: жакет из черно-бурых шкурок кролика для Вали, шубка на вырост для Машеньки и зимний мешок, внутренность для которого из красной шерсти сшила Валя. Все шкурки для них были мною сэкономлены. Забегая вперед, скажу, что зимний мешок для Машеньки остался в России и еще долго переходил из рук в руки. Все время, тянущееся после ОВИРа, меня не отпускала одна тревожная мысль: мне откажут в выезде, и я сяду в отказ. У меня все же, когда я плавал, была вторая форма секретности. Люди садились в отказы и по гораздо меньшей причине. Я знал семью, в которой жене отказали в выезде только потому, что много лет назад она работала на секретном предприятии. Но, с другой стороны, я слышал о молодом человеке, уволившимся с несекретного предприятия, но занимавшегося там работой на оборону. Ему разрешение на выезд дали без каких-либо проблем. У них там в ОВИРе правая рука не знала, что делает левая. Валя моих опасений не разделяла. Для нее чем больше времени мы пробудем дома с ее родными, тем лучше.

В первых числах декабря отец позвонил нам на Зеленина и убитым голосом сообщил, что только что звонили маме. Нас вызывают в ОВИР. Мы с Валей тотчас выехали. Через полчаса приехала перепуганная мама. В ОВИРе та же Петрова сказала, что нам дали разрешение на эмиграцию. Мы должны покинуть страну не позднее пятнадцатого января. Для этого мы должны предоставить ОВИРу следующее. И она протянула мне список. Нужна была справка об увольнении с места работы, где должно быть сказано, что мы увольняемся в связи с выездом в государство Израиль. Нужна была справка из Министерства иностранных дел о лишении нас советского гражданства. За это мы должны были заплатить по триста долларов с человека. Какой тогда был курс, я не помню, но деньги мне дал отец, и еще я распродал все свои шмотки, купленные за границей, оставив только свое любимое кожаное пальто.

Так как у СССР не было дипломатических отношений с Израилем, мы должны были обратиться в Голландское посольство, представляющее интересы Израиля, и получить у них визу для въезда в страну. Для этого надо было ехать в Москву. По возвращении нам предстояло пройти самую неприятную процедуру: получить справки с места работы для выезда. Но прежде чем эти справки выдавались, на предприятиях устраивались собрания, на которых покидающих СССР клеймили как предателей родины. Тут нам с Валей повезло. Директор моего ателье, у которой муж был евреем, чтобы не устраивать собрание, послала меня за справкой к заведующей сети ателье Московского района. Та возмутилась действием директора, но сделать ничего не могла. Лишь, выдавая мне справку, задала риторический вопрос: «И куда вы все едете? Что вам здесь-то не хватает? Получше ищете?». Получив справку, я уже на выходе из кабинета ответил: «Вы тоже с удовольствием бы к нам присоединились. Хотите, я найду вам мужа еврея?» Вале же помог избежать унижения на собрании директор Шота Исакович. Об отъезде Вали никто не знал до самого ее увольнения из института. Даже Ленуся, обожавшая посудачить, на этот раз набрала в рот воды. Шота Исакович просто выдал Вале необходимую справку, не оповестив об этом партком. Мы отнесли все необходимое в ОВИР. Через несколько дней нас уже в последний раз вызвали и выдали разрешение на выезд из страны. Билеты мы купили на двенадцатое января до Будапешта. Теперь осталось лишь уложить вещи и устроить отвальную. Отвальные стали уже ритуалом. Их устраивали отъезжающие буквально за несколько дней до отъезда. Так как основные деньги были потрачены на отъезд, то покупалось дешевое вино, пара бутылок водки, бутерброды с колбасой и сыром. Двери в квартиру держались открытыми. По сути, это и был день открытых дверей. Приходили родственники, друзья, знакомые, друзья знакомых. Короче, все, кого интересовала эмиграция, или кто уже сам собирался уезжать. Около дома обязательно стояла машина с гэбэшниками. Но это людей не останавливало. Пришли все Радвинские. Из Петрозаводска прилетел даже Сережка, который заканчивал там университет. Я, естественно, хотел позвать Стаса с Таней. Он работал сварщиком на стройке, был на хорошем счету и получил трехкомнатную квартиру. Мы были у Румянцевых на новоселье и сказали, что собираемся уезжать из страны. Но, как и