По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

по Риму. Плюс к этому он может нас пофотографировать – фотография была его хобби. Продав на базаре привезенные товары, мы с решили одеться. Вале мы купили шерстяную кремовую кофту с цветными аппликациями и розовую юбку. Мне – кремовую джинсовую рубашку и серебристый бархатный пиджак. Машеньке накупили очаровательные кофты и детские джинсы. Облачившись в новые наряды, мы отправились с Мишей на экскурсию.

Не буду подробно описывать Рим. Скажу лишь, что он стал одним из самых моих любимых городов. Его широкие проспекты и узенькие петляющие улочки. Его великолепная архитектура, как средневековых домов, так и новостроек. Большие соборы и миниатюрные церквушки, разбросанные по всему городу. И Ватикан. И, конечно же, древние руины и Колизей. А над этим вечным городом – пронзительное небо и радостное, но щадящее февральское солнце. Миша не переставал щелкать фотоаппаратом. Закончив экскурсию, он сдал пленку на проявку в фотоателье на маленькой торговой площади рядом с вокзалом. Через несколько дней мы взяли Машеньку с ее складной коляской и снова поехали в Рим – за продуктами и готовыми фотографиями. Заполнив авоськи провизией (что вызвало неизменное любопытство у аборигенов), мы отправились на вокзал. Выкупив фотографии, мы в ожидании поезда остановились на маленькой торговой площади. Валя перебирала вещи, изредка показывая мне, а Машенька сидела в коляске, болтая ножками. Мы с женой увлеклись осмотром какой-то вещи, а когда наконец решили идти дальше, с ужасом обнаружили, что коляска пуста. Валя побледнела и медленно осела на землю. Я стал носиться по площади, но Машеньки нигде не было. Тогда меня осенило – я стал показывать прохожим только что полученную фотографию дочери. Вдруг какой-то мужчина заулыбался и указал мне на бар прямо за рынком. Я вбежал в заведение и увидел нашего ребенка, сидящего под столом и развязывающего шнурки на ботинках у одного из посетителей.

На следующий день мы отправили по одному экземпляру фотографий родителям Вали и моему отцу. На них мы выглядели настоящими иностранцами. Ленуся ходила по городу с нашей фотографией и показывала ее всем своим друзьям.

Не помню уже как, но у нас образовалась довольно большая компания. Все они были ленинградцами и жили в фашистском районе Остии. Мы были единственными, кто жил в Стелла-Поларе. Собирались чаще всего у нас. Все мы были записались в русскую библиотеку имени Гоголя и, словно наверстывая упущенное, жадно читали запрещенные в СССР книг: «Доктор Живаго» Пастернака, «1984» и «Скотный двор» Оруэлла. Как-то раз мы отправились посмотреть нашумевший фильм Пазолини «Сало, или 120 дней Содома». Картина оказалась настолько грязной, что наши девочки не смогли его смотреть, вышли из кинотеатра и ожидали нас в уличном кафе. Кстати, в соседней Остия-Антике любовник Пазолини на площадке в окружении античных статуй несколько раз переехал режиссера на своем мотоцикле.

Все это: и книги, и фильм, и ужасную гибель знаменитого итальянца – мы за парой бутылок дешевого вина обсуждали на нашей кухне. Мы все наслаждались проведенным в Италии временем, называя его «Римскими каникулами» в честь нашумевшего когда-то фильма. Но в основном наши разговоры все же велись о том, что ждет нас всех в Америке. Еще в Вене, в ХИАСе, я попросил направить меня в портовый город. Теперь же, в Риме, мне сказали, что нашу семью направят в Олбани, откуда на нас пришел запрос. В библиотеке имени Гоголя я посмотрел информацию об Олбани. Оказалось, что этот портовый город – столица штата Нью-Йорк, одного из самых больших в Америке. А совсем рядом находится сам Нью-Йорк, считающийся мировой столицей. Я прожил свою жизнь в одном из самых красивых городов в мире, теперь же буду жить рядом со столицей мира. Это еще одно подтверждение сопутствующих моей жизни везений. И все же я, как и все, нервничал перед ожидающей нас неизвестностью.

В жизни все имеет свой конец. Закончились и наши «Римские каникулы».

Двенадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, спустя ровно четыре месяца после того, как мы вылетели из Ленинграда, мы наконец сели в самолет, летящий в Нью-Йорк, – начинать новую жизнь.

Часть вторая

В Америке

Глава седьмая

Начало новой жизни

По дороге в римский аэропорт Валя задала вопрос, который в последнее время мне тоже частенько приходил в голову: «А что, если нас никто не встретит?» У нас оставалось всего пятьдесят долларов. Мало ли что может произойти: время они перепутают, авария на дороге случится. И что мы будем тогда делать? Я не стал ее успокаивать, лишь показал на эмигрантов, сидевших в автобусе.

– Мы не одни такие, – сказал я ей.

Римский аэропорт Фьюмичино по сравнению с ленинградским аэропортом Пулково, поразил нас и своими размерами, и количеством пассажиров в аэровокзале, и самолетов на поле. С того момента, как мы приземлились в Нью-Йорке, Америка сразу ошеломила и сразила нас. Нам казалось, что мы попали на другую планету. И начинались наши впечатления о стране с аэропорта Кеннеди. Фьюмичино казался игрушкой в сравнении с ним. В огромном здании аэропорта все находилось в непрерывном движении. Масса торопившихся во все стороны людей: улетающих, прилетающих, встречающих, провожающих. Людей с улыбками и со слезами, сосредоточенных и веселых, с радостными лицами и с расстроенными, с красивыми чемоданами и с огромными мешками и сумками, с одиноким цветком в руке и с огромными букетами, еле помещающимися в руках. Особенно впечатляли полицейские – все как на подбор, огромные, с висящим на ремнях большим пистолетом на одном боку и с дубинкой, наручниками и переговорным радио на другом. Многие из них были чернокожими. Пассажиров нашего самолета встречали представители ХИАСа. Когда они вывели всех наружу, нас ошарашил нескончаемый поток длиннющих машин, медленно проплывающих мимо. Мы с Валей молча оглядывались, чувствуя себя подавленными и даже раздавленными этой совершенно необычной и пугающей нас действительностью, которая с этого момента становилась нашей жизнью. У мамы впервые после поездки на поезде из Вены в Рим лицо выражало растерянность и ужас.

* * *

Некоторых эмигрантов, включая нашу семью, посадили в автобус и повезли в аэропорт Ла-Гуардия. Он хоть и был намного меньше предыдущего аэропорта Кеннеди, но все, что в нем находилось и его окружало, было такое же шумное, многолюдное, многомашинное и большое. Когда мы выходили из автобуса, пошел моросящий дождь, совсем как в Ленинграде.

Нас посадили в самолет, где мы оказались единственными эмигрантами. Через час он уже приземлился в Олбани. В отличие от Нью-Йорка, небо