Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене

Юргиса, он настоящий киноартист!» Однако этот «артист» был не в моем вкусе. В то время он дружил с Бируте Кимярите, даже сватался к ней, но, когда она поставила ему свои условия — не пить водку и не заглядываться на других, Юргис плюнул и перестал к ней ходить.

Перед самым Новым годом пришел председатель месткома пузатый Гильде и стал просить, чтобы я организовала новогодний вечер. Я сказала, что написала водевиль, а парторг не разрешает его ставить. Он только руками замахал: «Разрешает, разрешает! Сказал, пускай ставят, что хотят, — только чтобы весело было!» Я решила играть свой водевиль с братом, а он хотел, чтобы суфлером была Бируте Кимярите. Бируте согласилась. Профсоюз рыбзавода пообещал победителям маскарада три премии — 100, 75 и 50 рублей. В жюри входили Наумкин и мастер засола рыбы Тамара Матюнина. Когда все собрались и пора было начинать представление, моего партнера Вайдаса еще не было. Кто-то сказал, что он у Бируте пьет бражку. Я послала за ним мальчика. Сама я уже была загримирована и соответствующим образом одета. Скоро он пришел, и спектакль начался. После окончания зал громко аплодировал, водевиль всем понравился.

На сцену поднялся дядя Маняли с гармошкой. Я попросила его сыграть только один танец, а потом марш. Сама же побежала на школьный склад и быстро надела костюм всадника. Когда послышался марш, я широко распахнула двери и, скрывая лицо под маской, въехала на своем коне в зал. Публика стала хлопать, свистеть, хвалить, кто-то пытался вскочить на моего коня, самых настырных я хлестала кнутом по ногам… Когда жюри просмотрело все костюмы, Наумкин встал и сказал:

— Первый приз — сто рублей — присуждается всаднику. Всадник, снимай маску!

Когда я сняла маску, все ахнули — я и впрямь была больше похожа на Тараса Бульбу, чем на молодую девчонку. Так или иначе, но я заработала денег на две буханки хлеба! Наступила полночь. Мы встретили Новый год в клубе. Это был веселый Новый год, спокойный, без войны, с надеждами на будущее.

Мама вернулась из Казачьего и больше туда не пошла. Из-за недостатка витамина С мы никак не могли одолеть цингу. Она мучила уже не так страшно, как в Коугастахе, но люди все еще ходили какие-то заспанные. Раз я пришла домой, смотрю — за столиком с одной стороны сидит мама и, опершись на руку, дремлет, а с другой — Владас Масюлис, засыпая, что-то мямлит.

— Приятно проводите время? — спросила я, и они, проснувшись, весело рассмеялись.

Пришло письмо от сестры Альгиса Клямки. Она писала, что брат умер в 1943 году, прислала и фотографию. Я долго плакала по другу юных лет.

Вайдас завел двух собак: одну черную, уже взрослую, по имени Огонек, другую — еще маленькую, которую мы назвали Фаустом. Мы думали, когда щенок подрастет, запрячь их в санки и привезти дрова на зиму. У нас была собственная небольшая сеть, и иногда мы ловили ею рыбу и себе, и собакам. Наша юрта была последней в поселке, поэтому мы не особенно боялись рыбинспекции — контролеру лень было идти дальше, и он ограничивался проверкой рыбаков-профессионалов. В Кресты приехал новый начальник торговой точки с женой Тоней. Тоня была красивой и похожей на литовку: глаза большие, синие, волосы русые, заплетенные в толстые косы, нежные черты лица. Но стоило ей раскрыть рот, как из него выскакивали, словно лягушки, такие словечки, что их даже на бумаге написать стыдно. Работала она в бухгалтерии, ее должность называлась «бухгалтер материального отдела», однако все звали ее «бухгалтер матотдела». Я вознамерилась перевоспитать Тоню. Шла с ней домой и по дороге пересказывала хорошие лирические фильмы, прочитанные книги. Она внимательно слушала. Я говорила, что такой красивой и нежной женщине не к лицу ругаться. Она оправдывалась тем, что в тюрьме подруги испортили ее. Она приглашала меня к себе чуть ли не каждый вечер, готовила что-нибудь вкусное.

За мной стал ухаживать поляк из Ленинграда Славка Горбачевский. Мне он нравился. Юргис рассказывал, что раньше он был начальником отдела снабжения рыбзавода. Однако один раз, когда надо было достать какие-то дефицитные детали, он повез в Верхоянск рыбу и попался. Он объяснял, что эту рыбу дал ему директор, но директор выкрутился, а Славку посадили на два года за кражу рыбы. Вернулся он плохо одетым, и девушки, от которых у него раньше отбоя не было, теперь не желали с ним дружить. Мне Славка нравился тем, что был любезным, вежливым, целовал руку. Этими своими манерами он и покорил меня. Когда он посватался, я едва не вышла за него. Но мама с Веруте подняли страшный шум, сказали, что если я буду продолжать встречаться с ним, то они публично снимут с меня штаны и попросят Вайдаса задать мне трепку… Я испугалась этих угроз и порвала с ним. Как-то раз сидела я у Юргиса на кровати в темноте, потому что его отцу в кухне для чего-то понадобилась лампа, и пришел пьяный Славка. Юргис толкнул меня к стене и накрыл одеялом, а сам начал расспрашивать Славку о девушках. Славка рассказывал по-мужски грубо, и не предполагая, что я все слышу… Отец на кухне хихикал, пока ему не стало жаль Славку, тогда он принес лампу. Я села. Увидев меня, Славка упал на колени и просил прощения, на все лады кляня Юргиса. Я поняла, что не зря мама предостерегала меня.

Заболела Масюлене, и ее увезли в Казачье, где была больница. На прощанье она сказала:

— Моя единственная мечта — умереть в чистой постели, чтобы вши не мешали…

Ее мечта сбылась. Домой она уже не вернулась…

Хотя работала я в тепле, но иногда начиналась такая зубная боль, что я места себе не находила. Однажды, когда страшно разболелись зубы, я вспомнила, как Маняля хвасталась, что у нее никогда не болят зубы, а если вдруг все-таки заболят, то ее бабуля тут же их и заговорит. Не верила я в это колдовство, но терпеть больше не было сил, и я пошла к Маняле. Бабуля усадила меня, положила палец на больной зуб, что-то пошептала и три раза дунула мне в рот. Из ее рта шла такая вонь, что мне даже плохо стало. Все это она проделала трижды, велела идти домой и, тепло укутавшись, поспать. «Легко тебе говорить — поспать! — подумала я. — Уже две ночи заснуть не могу!» Однако уже по дороге домой боль утихла. Я заглянула к Масюлисам, сказала, откуда иду, и Юргис с