Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

Возможно, вы поможете мне несколькими предложениями, когда я вас увижу. Я всем сердцем хочу сделать хорошую работу, но меня немного пугает мысль о полной изоляции. Раньше, когда я приезжал за границу, мне это удавалось, но теперь мне хочется с кем-то поговорить. Еще раз спасибо, дорогой Фрер, за ваше письмо. Я с нетерпением жду встречи с вами в следующем месяце.

Алине Бернштейн

Париж, Отель «Бургундия»

Суббота, 24 мая 1930 года

Дорогая Алина:

Очень трудно осознать, что прошло всего две недели с тех пор, как я покинул Нью-Йорк. Я мало ходил по городу, но путаница и энергия мира настолько огромны, что не нужно много ходить по городу: он утомляет, когда смотришь на него.

Эмили [Эмили Дэвис Вандербильт Тейер была подругой, с которой миссис Бернштейн впервые встретилась во время своей европейской поездки в 1928 году. Миссис Тейер стала для Вулфа олицетворением того, что было внешне привлекательным, а внутренне трагичным и порочным в восточном обществе. На ее основе он создал образ Эми Карлтон в романе «Вечеринка у миссис Джек». В ранних черновиках «Ярмарки в октябре» она также сатирически изображена как Эми Ван Лир, пустоголовая, жадная молодая женщина.] написала мне в «Гарант Траст Ко». Я послал ей записку, она позвонила по телефону, отправила письмо и, наконец, прислала свою горничной сегодня утром. Она попросила меня прийти к обеду, и я пошел. Завтра я должен снова пойти на обед с ней и мистером Гриффесом (ты его помнишь) [Возможно, Вулф имел в виду Чарльза Гриффеса, автора «Тоновых картинок» и «Белого павлина», которые были поставлены на Бродвее в 1927 году], она обзванивает книжные магазины, друзей-литераторов и так далее, чтобы они увидели меня на следующей неделе. Более того, она делает это не из любви и дружбы – она знает, что я пытаюсь уйти от всего этого, и пользуется тем, что внезапно остаться одному – все равно что окунуться в ледяную воду: мне очень тяжело быть одному, я не буду лгать об этом. Сейчас я был бы благодарен за дружеское общение практически с любым человеком, но я лучше останусь один и буду испытывать приступы депрессии, чем снова буду таскаться за ней: после завтрашнего обеда я ее больше не увижу.

Я сама виноват – мне не следовало отвечать на ее записку, но меня охватило теплое и счастливое чувство, когда она написала мне; я был благодарен и чувствовал, что у меня есть друг рядом. Ты говоришь, что я осуждаю людей, но я думаю, что во мне есть доля милосердия: сейчас я думаю, что никто не плохой, но лишь очень немногие люди хорошие. У хороших людей всегда есть что-то, на что они могут положиться, а когда у них нет ничего, на что они могли бы положиться, и они слоняются с места на место, полагаясь на вещи и людей, они никуда не годятся. В этом и заключается проблема Эмили.

Алине Бернштейн

Париж

Понедельник, вечер

26 мая 1930 года

Я видел Эмили вчера – мистер Гриффес пригласил нас на обед: она заехала за мной в отель, потом отвезла меня в «Крильон», где остановился Гриффес; мы выпили по коктейлю, а потом все пошли обедать в «Л'Экревисс». Перед этим мне позвонила Эмили; она была в истерике и спрашивала, что ей делать, говорила, что Раймонде исчез, что она не видела его с 3:30 утра и так далее. Поскольку было около обеда, мне показалось, что у нее нет причин для беспокойства, я разозлился, потому что мне пришлось выслушивать этот бред и еще несколько таких историй, которые, как мне казалось, я оставил в Нью-Йорке. Я забыла сказать, что этот Раймонд – молодой человек, которого она подобрала здесь и теперь содержит. Он носит сапоги для верховой езды, брюки и кремово-белая рубашка, которую он носит расстегнутой у шеи. У него черные волосы, покрытые восемью унциями вазелина: он похож на плохое издание покойного Рудольфо Валентино, он может стоять на руках, и делать сальто, и обчистить карман, не подозревая об этом. Он также прыгает с самолета на самолет, так он говорит, и висит вниз головой на одной ноге: он также может делать «хучи-кучи» и петь песни американских негров на французском языке. Эмили сказала, что он «гений», что у нас обоих много общего и что мы оба должны стать братьями. Это было во время обеда: Меня затошнило, я не мог больше есть и вынужден был броситься из ресторана, чтобы вырвать. Вчера вечером я должен был вернуться к ней и поужинать с ней, шейхом и еще двумя или тремя ее друзьями, но не пошел и не отправил никакого сообщения. Надеюсь, на этом все закончится, думаю, что так и должно быть. Эмили объяснила мне, что накануне у нее была ужасная ночь и она сильно заболела – сказала, что курила опиум: полагаю, она хочет, чтобы я попробовала его с ней, поскольку, как мне кажется, у нее в голове есть какая-то глупая идея, что она ужасная «разрушительница», которая ломает жизни людей и так далее: я не думаю, что она когда-нибудь что-нибудь разрушит, даже себя.

Ей нечего разрушать – она будет болтаться здесь и через двадцать лет, пытаясь заполнить собственную пустоту чужим богатством; тогда ей придется всерьез нанимать жиголо – она будет продолжать приезжать в Европу, и на этом все закончится. […]

Джулии Элизабет Вулф

[Открытка]

Панорама Парижа

Париж – 30 мая 1930 года

Париж, Четверг 29 мая 1930 года

Дорогая мама:

Надеюсь, что это письмо застало тебя и всех дома в порядке. Здесь было холодно и дождливо – весна очень поздняя, но в последние день-два погода улучшилась. Пиши мне в Гарант Траст Ко, Париж.

С любовью

Том

Фреду Вулфу

Руан

2 июня 1930 года

Дорогой Фред:

Большое спасибо за твое письмо и прилагаемые вырезки из «Эшвилл Таймс». Я прочитал их очень внимательно – и не думаю, что человек, взявший у меня интервью, Ли Купер, [Ли Купер, который был городским редактором «Эшвилл Таймс» и в это время работал репортером в «Нью-Йорк Таймс», взял интервью у Вулфа в Нью-Йорке незадолго до его отплытия в Европу. Интервью было опубликовано 4 мая 1930 года] не писал заголовки и не может нести ответственность за такие полеты поэтической фантазии, как «Вулф