Нам не по пути - Татьяна Любимая

– Стас! – с отчаянием крикнула она ему вслед.

Он даже не повернулся! Не замедлился!

– Я тоже все понял, – подражая тону сопляка, гордо заявил Гриневич. – Ошибкой было прилетать сюда. Прощай. Детка, – уничижительно хмыкнул.

И пошел в другую сторону.

– Пашенька!

Глава 40

– Пашенька! – ныла за спиной Пашеньки Лина. – Подожди, я тебе все объясню!

Но он только отмахнулся и ускорил шаг. Он все сказал и все услышал. Даже увидел собственными глазами. Достаточно.

Такого унижения Гриневич в своей жизни еще не испытывал. Чтобы его, ученого мужа, променяли на какого–то… ходячего тестостерона!

Его обманули! Жестоко, изощренно!

И кто!

Любимая женщина!

Та, которая все эти полтора года заглядывала ему в рот, ловила каждое его слово, восхищалась умными словечками и занимательными историями. Та, которая терпеливо ждала его развода. Та, которая пыталась ускорить сей момент, устраивая невинные провокации в виде следов помады на его одежде и намотанных на пуговицы светлых волосинок.

И эта девица прилюдно назвала его дядей!

Он что, настолько стар? Ему всего–то тридцать восемь! Он в самом расцвете сил!

Дядя!

Да как язык только повернулся! Хоть не дедом, но все равно неприятно.

Но это ладно. Это можно как–то проглотить, объяснить.

Но рога никуда не деть!

Изменщица! Коварная женщина! Расчетливая дрянь!

А он–то, он–то тоже хорош! Верил зажигалочке! Тьфу ты!

Все семь дней, что находился в Новосибирске, Павел думал о Линочке. Представлял, как она страдает без него на море. Как плачет ночами в подушку. Как не радует ее ни синее море, ни жаркое солнце, ни обилие южных фруктов и растущие на каждом шагу пальмы.

Да, кинула его в черный список. Обиделась, что он не полетел с ней. Но это же поправимо!

Он, рискуя всем! Прилетел. Нате, любите меня, хольте и лелейте.

Ха–ха три раза. Дался он Лине. Она и думать о нем забыла. Нашла себе молодого, красивого, при деньгах.

Все, все без исключения женщины коварны! Нет, исключения все же бывают, например, его жена… Святая женщина! Четвертого ребенка уже ему родила, а он…

А он променял ее на какую–то профурсетку!

Размахивая руками от возмущения, Гриневич шел по берегу в обратном направлении, подальше от кафе.

Куда? Не задумывался.

Дороги почти не видел, даже пару раз кого–то толкнул плечом, буркнул извинения и пошел дальше.

Один парнишка хотел на него за это вызвериться, но присмотрелся к мужику в шортах, футболке и бейсболке, увидел, что тот не в себе, решил не связываться с болезным.

Как вовремя Павел вспомнил о жене! Она же звонила, пока он спал. Это сказала Половинкина, она даже разговаривала с ней! Почему он не перезвонил сразу, как проснулся? Надо было, надо! Сказать, что крепко спал после целого дня лекций, напрягал мозг, много думал, а умственный труд, знаете ли, потяжелее физического. Женщина ответила? Ах, это недоразумение, точнее горничная, Павел уже пожаловался администратору, что это недопустимо! Но ему безумно приятно, что Ксюша приревновала и пошутила насчет развода.

Ну вот, фразы для телефонного разговора уже готовы, осталось дело за малым – позвонить.

Историк достал из кармана шорт телефон, посмотрел на время. Эх, это тут время к обеду, а у них там еще раннее утро. Ксюше не понравится, если Павел позвонит со сранья пораньше, тем более она недавно родила, будет нервничать, это скажется на настроении ребенка, в общем, звонить сейчас не стоит.

Гриневичу надоело идти по берегу, собирать в сандалии гальку, уже пятки натер до мозолей. Свернул к дороге, осмотрелся, определил, где находится его гостиница, пошел к ней. По дороге купил шаурму и колу, поел, попил, подобрел, жить можно.

А что делать дальше? Идти в номер? А вдруг там Половинкина? Пойти покупаться? Одному неинтересно. По плану Гриневича они с Линой должны были не вылазить из койки, но все пошло по звезде.

Эх, Лина, Лина, разочарование какое.

Нет, надо на эту ситуацию посмотреть с другой стороны.

Теперь у историка нет любовницы. Значит, нет беспокойства, что о ней узнают жена и тесть. Теперь можно спокойно заняться наукой, дописать, наконец, докторскую, защитить.

Паша повеселел, присел на пустую лавку под пальмой, развалился, вытянул ноги, сложил руки на животе, подставил лицо солнышку, размечтался, как будет принимать поздравления после защиты.

– Павел Ильич! Вот так встреча! А что вы тут делаете?

Павел поморщился от голоса, открыл глаза. Перед ним стояла Половинкина. Слава богу, одетая. В короткие белые шорты, розовую майку, на голове белая панама, на глазах черные очки. А на ногах сандалии, состоящие из двух ремешков с блестящими камушками. И ноготки аккуратные, красные. На одном пальчике ноги даже колечко надето. Оригинально и в целом – очень даже неплохо.

– Мгм, – коротко ответил он ей.

Хорошо, что его очки и ее очки скрыли, как он пялился на студентку.

– Вы нашли Лину?

– М–м… да.

Мог бы соврать, что нет. Только зачем?

– И?

– Мы расстались.

– Как жаль… – Окси на секунду сжала губы, посочувствовала. А потом ее осенило: – Я на экскурсию по живописным местам города записалась. Хотите со мной?

А что еще тут делать почти сутки до отлета домой?

Экскурсия – это же не «прыгай ко мне в койку».

– Хочу.

– Тогда пойдемте скорее, автобус через десять минут отправляется.

Глава 41

Ни журавля в небе, ни синицы в руке.

Не жизнь, а сраная мелодрама.

Лина топнула ногой от бессилия что–либо изменить, исправить сию минуту. Хотелось пореветь. Желательно на крепком мужском плече. И чтобы обладатель этого