Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

с Россией[192]. Переход маньчжурской династии в середине XVIII века к политике изоляционизма отражал очевидное стремление сохранить Китай и его богатства от внешнего влияния. В этой ситуации для маньчжуров не было никакого смысла начинать войну с крупной европейской державой, такой как Россия.

Можно отметить и ещё одно важное обстоятельство. Во времена и Тюркского каганата и Монгольской империи Чингисхана большое значение имела трансконтинентальная торговля между Китаем и условным Западом, включающим Европу и Ближний Восток. Поэтому экспансия на Запад подразумевала взятие под контроль большей части торговых путей и получение доходов от транзита китайских товаров. В XVIII веке Великий шёлковый путь практически полностью прекратил своё существование, не выдержав конкуренции с европейской морской торговлей. Поэтому империи Цин не было особенного смысла стремиться на Запад. Для неё было достаточно контролировать Восточный Туркестан и тем самым влиять на местную торговлю.

В любом случае для Цин предоставление доступа к торговле с Китаем было важным составляющим внешней политики. Они применяли этот инструмент в отношении и европейских морских торговцев, и России, и казахов. Дело в том, что в XVIII веке все стремились получить доступ к товарам из Китая. В свою очередь империя Цин регулировала допуск иностранных торговцев к своим рынкам, в том числе в зависимости от проводимой их странами политики. В конце концов, это привело в середине XIX века к так называемым опиумным войнам, которые насильно открыли китайский рынок для импорта. Но в середине XVIII века это был очень действенный механизм.

Ещё один важный момент был связан с тем, что хотя большинство жителей империи Цин составляли земледельческое население, оно не было заинтересовано в освоении степей Монголии и Джунгарии. Во-первых, потому что большую часть населения Цин составляли китайцы, а степные территории в целом мало подходили для китайской земледельческой традиции. Поэтому, собственно, и не было переселенцев из Китая на освободившиеся земли. Во-вторых, это было связано с тем, что правящие в Цин маньчжуры стремились не допускать притока китайских переселенцев на территорию собственно Маньчжурии в северо-восточной части своей империи[193]. Они не хотели потерять здесь маньчжурскую идентичность.

Естественно, что такая политика маньчжуров в принципе закрывала любое степное направление для переселения китайцев. Цины проводили только переселение отдельных племенных подразделений своей маньчжурской армии с территории Маньчжурии в Джунгарию для контроля территории и охраны границ. Например, «Из Маньчжурии были переселены отряды солонов и дауров. В 1764 году в долину реки Или переселили несколько тысяч сибо. Тем не менее, этот край так и остался незаселённым»[194]. Все три указанных племени говорили на маньчжурском языке и входили в военную структуру маньчжурской армии. Соответственно, важной особенностью политики империи Цин было отсутствие стремления осваивать степные территории в тех же Монголии и Джунгарии. Характерно, что в указанных степных районах кочевой образ жизни сохранялся вплоть до XX века.

В целом Цинская империя была весьма консервативной по своей организации. Она в полной мере следовала существующей традиции управления Китаем и ничем не отличалась от принципов заложенных ещё во времена империй Цинь и Хань. В XVIII веке это обеспечивало привычную для централизованного Китая военную мощь и материальное богатство по сравнению со всем окружающим его миром. Архаичность китайской модели организации государства и общества начнёт проявляться позже, пока не станет очевидным в ходе тех же опиумных войн в середине следующего XIX века.

В свою очередь Российская империя также начинала свою политику в отношении кочевых соседей с выполнения защитной функции. Особенно наглядно это проявлялось на границах с причерноморскими степями. В то же время эта политика сталкивалась с большими сложностями, которые продолжались вплоть до реформ Петра I. В результате реформ усилилась степень централизации власти и существенно выросли государственные доходы, что позволило России изменить характер её степной политики.

К середине XVIII века уже обозначились очевидные преимущества процесса усиления центральной власти и увеличения доходов государства. Теперь Россия могла переходить к активной наступательной политике на самых разных направлениях. Одним из таких стратегически важных направлений как раз и было Причерноморье. В 1735–1740 году здесь шла война Российской империи с Османской империей и Крымским ханством. Однако, несмотря на прорыв в Крым и взятие ряда стратегически важных крепостей, например, Азова и Очакова, потери русской армии в той войне были чрезмерно большими. «Одна из главных проблем в русско-турецких войнах состояла в преодолении «степного барьера» — обширного пояса девственных маловодных степей, лежавшего между противниками на расстоянии менее 200–300 вёрст и вынуждавшего русские армии прижиматься к рекам и везти с собой всё необходимое, что превращало сами походы в наиболее изнурительную часть военных операций»[195].

Даже такому крупному государству, как Российская империя, всё ещё приходилось прикладывать большие усилия для ведения боевых действий в степных условиях. Особенно при наличии такого сильного противника, каковым было Крымское ханство, располагавшего армией из кочевых племён не только собственно Крыма, но также и Причерноморья и Северного Кавказа. Например, только в 1736 году в результате похода фельдмаршала Миниха в Крым было потеряно 30 тыс. человек из 54-тысячной армии. Причём только 2 тыс. погибло в ходе боевых действий[196]. Годом ранее в 1735 году генерал Леонтьев совершил неудачный поход на Крым с 20 тыс. регулярных войск и 8 тыс. казаков. Этот поход поглотил 9 тыс. человек[197]. Такие потери в степной войне объясняют заинтересованность России в союзниках из числа кочевых племён, в частности, в калмыцкой коннице. И это же обстоятельство объясняет её осторожность в отношениях с кочевыми объединениями на востоке её владений. Это касалось, как подвластных ей калмыков, так и недружественных джунгар, и пока ещё формально зависимых казахов.

Но восточное направление всё же имело второстепенное значение для России. И хотя она уже начинала постепенно продвигать линии крепостей вглубь Казахской степи, но у неё ещё не было возможностей и мотивации к дальнейшему продвижению. По крайней мере, пока не был решён вопрос с причерноморскими степями. Тем более что перед ней стояла задача как минимум освоения всех тех территорий, которые уже находились внутри линий крепостей. В частности, это имело отношение к Башкирии, а также землям на границах с Казахской степью. Например, тем из них, которые остались за Тарской линией, а также за вновь построенной в 1752 году Ново-Ишимской линией с центром в Петропавловске, которая получила название Горькой линии.

Такая задача перед Россией стояла ещё с XVII века, когда стала очевидна проблема ограниченности пахотных земель в Сибири. «Западная Сибирь и междуречье Оби и Иртыша, где