Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

имелись земли пригодные для выращивания зерновых, не могли прокормить население Средней и Восточной Сибири. Плодородные черноземные области Юго-Западной Сибири находились сначала в непосредственной близости от кочевых народов, так что в то время было сложно говорить об их заселении»[198]. Передвижение на юг линий крепостей и должно было стать частью решения этой проблемы.

В то же время каждая такая линия отрезала все новые части степной территории, которые становились недоступны для кочевников, в данном случае казахов. Получалось, что строительством таких линий Россия уже не только защищала свои владения, но и оттесняла кочевников вглубь степи. Но в XVIII веке у России пока ещё не было возможности заселять эти территории, они долгое время оставались незанятыми. В основном это было связано с тем, что в собственно Сибири было сравнительно немногочисленное население. Кроме того, крепостное право в России в принципе ограничивало количество крестьян, способных к переселению на пограничные территории. По крайней мере, они были неспособны к принятию по этому поводу самостоятельного решения. Такие решения могли приниматься либо государством, либо их собственниками из числа российских помещиков. Но так как сами помещики не были заинтересованы в переселении собственных крестьян для освоения новых труднодоступных территорий, то оставалось только государство.

Так, осенью 1760 года генерал Веймарн получил распоряжение о переселении в район Семипалатинской крепости 600 крестьян. Кроме того, с 1761 года Иртышская линия усиленно заселялась «колодниками». С 1760 года разрешалось помещикам ссылать на поселение в Сибирь провинившихся крепостных крестьян с семьёй или без семьи. С 1765 года помещики имели право ссылать крестьян в счёт рекрутского набора. К концу 1765 года 1048 таких поселенцев оказалось в ведомстве Усть-Каменогорской крепости[199]. Но этого было недостаточно для заселения обширных территорий. В результате внутри линий крепостей очень часто оставались пустые степные пространства.

Анатолий Ремнев весьма образно охарактеризовал этот сложный процесс: «Власть стремилась «оцентровать» новую территорию путём установления региональных административных центров (на первых порах превалировали военные и фискальные интересы, а затем уже собственно экономические), что сопровождалось хозяйственной колонизацией регионального тыла (часто этот процесс шёл от границ региона вглубь его). Империя как бы проскакивала внутренние районы ради ускоренной внешней экспансии»[200]. Но в XVIII веке освоение территорий, оказавшихся внутри линии крепостей, например, в той же Башкирии, требовало от государства весьма больших усилий.

Ускоренная внешняя экспансия в такой ситуации не имела особенного смысла. Новые линии крепостей оказались бы без прочного тыла, который был бы населён лояльным земледельческим населением. Поэтому в степных условиях на востоке преобладала тактика постепенного продвижения вглубь степи. Причём в основном это было связано с решением защитной функции, чтобы облегчить оборону территории империи. Например, так было с Новой Ишимской линией.

Хотя и последовательное продвижение внутрь новых осваиваемых территорий также имело свою цену. Потому что строительство защитных сооружений — крепостей, редутов, требовало от государства значительных ресурсов. Эти затраты часто оказывались напрасными в случае дальнейшего продвижения вглубь вновь занимаемых территорий. Характерно, например, что затраты на строительство Ново-Закамской линии, за время правления Анны Иоанновны (1730–1740) составили 2 млн. рублей, почти четверть годового бюджета России того времени[201]. При том, что эта сплошная укреплённая линия потеряла своё значение сразу после подавления башкирского восстания 1735–1740 годов и строительства Оренбургской линии на границе с казахами. После неудачи с Ново-Закамской линией было принято решение перейти к строительству не сплошных линий укреплений, а цепочек укреплённых пунктов[202]. Но и в этом случае строительство, а затем и содержание крепостей всё равно стоило значительных средств. Такие затраты могло нести только централизованное государство с высокой степенью концентрации ресурсов и способностью их директивно направить на решение задач общегосударственного масштаба. Ещё раз повторюсь, что до петровских реформ Россия была не способна к таким масштабным затратам.

Собственно, в данном случае для нашего исследования важно, что казахские ханства оказались между двумя централизованными империями с сильной государственной бюрократией и огромным большинством зависимого земледельческого населения — Россией и империей Цин. Другими словами, казахи находились между двумя земледельческими империями. Наличие единой бюрократии и стремление государства контролировать все элементы жизни государства и общества, а также управлять ими, было общим моментом и для Российской империи и для цинского Китая. Это предопределило дальнейшее развитие событий для казахов.

Однако надо отметить, что у обеих империй были разные стратегии развития. Империя Цин в большей степени реализовывала защитную стратегию своей основной территории в Китае против кочевников Евразии, стремясь ликвидировать саму возможность появления претендентов на роль сильного кочевого государства у границ с Китаем. Захват Монголии и Джунгарии позволил решить старую китайскую проблему. И даже физическое уничтожение джунгар было частью данной стратегии. Цины явно хотели решить проблему один раз и навсегда. При этом нельзя сказать, что жестокость была частью их имперской политики. Например, те же восточные монголы в целом сохранили свои кочевья и жизнь, как и та часть джунгаров, которые покорились ранее начала процесса разгрома Джунгарского ханства. Скорее можно сказать, что Цины уничтожили большую часть джунгар потому, что те находились слишком далеко от основной части их империи и в связи с этим их было трудно контролировать.

В то время как Российская империя сочетала сразу две стратегии. С одной стороны, она также была ориентирована на защиту своих территорий от внешней угрозы со стороны кочевых сообществ из степей Евразии. Но, с другой стороны, в отличие от Цин она всё же была ориентирована на увеличение земельного фонда империи за счёт вновь присоединённых степных территорий. Размещение на новых территориях земледельческого населения должно было способствовать увеличению количества налогоплательщиков, что увеличивало бы доходы государства и обеспечивало бы усиление его военной и экономической мощи. Кроме того, для Китая северные степи уступали по своему экономическому потенциалу собственно китайским земледельческим районам. В то время как для России, напротив, южные степи, особенно в Причерноморье и на Северном Кавказе, были более плодородными, чем земли в коренной Северной России.

Поэтому в целом у России был гораздо больший интерес к степным землям Евразии, но всё же в XVIII веке этот интерес в большей степени был пока ещё очень теоретическим. К тому же интересы России главным образом были сконцентрированы на степях Причерноморья и Северного Кавказа. Их освоение было гораздо более лёгкой задачей, потому что они находились ближе к основной российской территории. Здесь было проще решить вопрос с людскими ресурсами для освоения новых территорий.

Несомненно, что в той ситуации, которая сложилась ко второй половине XVIII века, казахские ханства имели большое значение