Пепел перемен, Том 7: Цена власти - Илья Витальевич Карпов

— Когда Вельмор Скайн открыл ворота? — лениво спросил командующий и после паузы добавил: — Вы сомневаетесь в моей верности, ваше величество?

— Если бы сомневался, то не поставил бы во главе гвардии, Гильям. Нет, я думаю, все ли предатели вытравлены из этих стен. Совсем недавно мне казалось, что так оно и есть, однако побег Риенны Эльдштерн показал обратное. Ты мог ожидать подобного от сира Робина Рикера?

— Мы звали его сиром Робином Слащавым, — усмехнулся Фолтрейн. — Но нет, он никогда не давал повода. Наверное, поражение на турнире оказалось слишком сильным ударом по самолюбию. Нужны ли гвардии такие рыцари, которые падают духом, когда им попортят мордашку?

Эдвальд ничего не ответил, лишь кивнул в знак согласия. Действительно, предательство сира Робина оказалось неожиданностью. Не меньшей, чем предательство матушки Анеты, приорессы монастыря Святого Беренгара. Как только об этом узнала Агна, тот же час приказала выявить всех причастных и доставить их в Храм Калантара.

Однако пожилая монахиня клялась, что сама единолично решила помочь имперской девчонке сбежать. Даже когда матриарх лишила её сана, даже когда её отдали под пытки и прогнали без одежды по улицам столицы, от Мучных ворот до Южных, даже тогда Анета клялась, что больше никто, кроме неё, не знал о побеге Риенны. Разгневанный Эдвальд хотел казнить старуху, но Агна упросила его повременить с этим решением и продолжать дознание, поэтому бывшую приорессу заперли в монастырской келье под неусыпной охраной железных братьев.

Опустевшее здание банка «Феннс и Драйберг» перешло в распоряжение ордена Железной руки, а в бывшем кабинете Дунгара Велендгрима поселили магистра Эрниваля, телохранителя её святейшества. Он же руководил обысками в ригенском торговом доме, где особенно недовольных пришлось усмирять силой. Эдвальд счёл, что беглянка могла попытаться найти спасение у соотечественников, однако её не оказалось и там.

Вскоре после этого ригенские купцы покинули город и осели в Перекрёстке. Туда же отправился и Юргент Драйберг, решив дожидаться ответа императора насчёт короны вне стен столицы. Все необходимые бумаги церковь ему передала, а содержимое хранилища вывезли ещё летом. «Пусть бегут, — думал король. — Энгата не нуждается в ригенской погани. Когда алхимик сделает своё дело, он тоже перестанет быть нужен. Но до тех пор…»

Мысль о том, что он зависит от Карла, порой приводила Эдвальда в бешенство. Вот уже три раза эликсир, приготовленный алхимиком, не сработал. Три раза лысый ригенский наёмник корчился в агонии, а священник-чудотворец возвращал его к жизни… Каждый раз Карл клялся, что в точности следовал рецепту, однако снова и снова терпел неудачу, причём эффект от эликсира менялся.

Если в первый раз Вайса рвало кровью, то во второй он изошёл белёсой пеной. Третья попытка поначалу показалась удачной: королю показалось, будто безобразный шрам на лице ригенца затягивается. Но потом всё стало по-прежнему, а лысый стал синеть и задыхаться. «Может ли быть так, что чёртов старик просто издевается? — проносилось в голове Эдвальда. — Нет, он слишком дорожит девчонкой.»

Король вновь спускался в подземелье, но теперь его путь лежал в темницу. Очередная попытка. Очередная неудача? Или же на сей раз его ждёт успех? Азарт поднял в душе Эдвальда горячую волну, заставив прибавить шаг. Последние два испытания король провёл прямо в камере, чтобы отец Дормий наверняка успел исцелить ригенца. Не станет исключением и сегодняшнее.

Мастер Уоллес открыл дверь в темницу и, склонив лысеющую голову в подобострастном поклоне, впустил короля и командующего. Вытерев руки об испачканный в чём-то кожаный фартук, он улыбнулся и проговорил:

— Старик ожидает. И те двое тоже.

Пыточник шёл впереди, держа перед собой лампу. Огонёк на конце промасленного фитиля давал слабый неровный свет, но мастеру Уоллесу это совсем не мешало. Напротив, он всегда щурился, когда приходилось покидать темницу для исполнения обязанностей королевского брадобрея. В такие моменты он напоминал облезлого крота, которого вытащили из земли и зачем-то обрядили в дублет.

Вдруг пыточник замедлил шаг и неуверенно заговорил:

— Ваше величество, позвольте испросить дозволения попросить… В общем, просьба у меня есть.

Король не ответил, но заинтересованно повернул голову.

— Этот ваш пленник, священник, уж очень чудной у него дар, возвращать к жизни тех, кто на волосок от гибели. Может быть, отрядите его к нам с Людвигом?

— Зачем он вам?

— Ну, знаете… — Уоллес почесал лысину, — порой сил не рассчитаем… Там перекрутим, здесь передавим, а очередной бедолага уж в агонии бьётся, да так и помирает, не рассказав, чего следует. Вот если б его тогда можно было сразу исцелить и снова попробовать…

— Мне неизвестна ни природа сил, дарованных этому человеку, — строго ответил король, — ни их предел. Он и сам этого не знает. А потому мой ответ — нет. Вы служите мне верой и правдой много лет, мастер Уоллес. Уверен, ваше умение не нуждается в подобного рода послаблениях.

Гильям Фолтрейн криво ухмыльнулся и хотел было что-то сказать, как вдруг изменился в лице, замычал и схватился за щёку.

— Вас что-то беспокоит, сир Гильям? — участливо спросил мастер Уоллес.

— Судебный поединок… Чёртов колдун сломал мне зуб, — простонал тот. — Имперский ублюдок… Всё бы отдал, чтобы снова выпустить ему кишки.

— Если зуб сломан, наверняка его остов остался в десне, — осторожно проговорил пыточник. — А раз он болит, значит началось воспаление. Лучше всего будет удалить его хирургическим…

— Я не дам ковыряться у меня во рту клещами, коновал, — прорычал сир Гильям. — Навещу лечебницу. У сестёр наверняка найдётся средство от боли.

— Воля ваша, сир командующий, — вздохнул мастер Уоллес. — Однако, сужу по собственной практике, чрезмерно затянутое лечение может повлечь за собой серьёзные последствия…

Эдвальд, понимал, к чему клонит пыточник. Если бы он сам дал обработать руку семь лет назад, быть может, её удалось бы спасти.

— На всё воля богов, — подытожил король, и никто больше не посмел сказать ни слова.

Глава 14

Когда дверь камеры открылась, на его величество обратились три прищуренных от света лампы пары глаз. Полный страха и ненависти взгляд алхимика проглядывал через почти сомкнутые морщинистые веки. Догадывается ли старик-имперец, что Эдвальд теперь испытывает к нему едва ли не большую неприязнь? Наверняка.