Пепел перемен, Том 7: Цена власти - Илья Витальевич Карпов

— Негусто же вас тут, — покачал головой Таринор.

— Нас куда больше! — вскрикнул молодой. — Тут не все!

— Язык твой без костей, Беррин! — со вздохом проговорил бородатый. — Да, нас с ребятами отправили собирать людей, что согласны с нашим делом. Близ Одерхолда есть деревенька, туда мы и направлялись. А потом увидели ваше войско и затаились.

— Стало быть, крестьянский бунт. Кто ж у вас нынче за главного? Кто всю эту кашу заварил? Сомневаюсь, что люди ни с того, ни с сего в едином порыве похватали дубины и пошли против королевской власти.

— Нас ведёт Дева-ворон, — совершенно серьёзно ответил бородатый и Таринору пришлось поверить, что тот не шутит.

— Это ещё кто такая?

— Если это имя вам ничего не говорит, то большего вам знать пока и не следует. А если есть, что предложить, то выкладывайте. Но учтите: повесите нас — житья войску не будет. Мы в ночных налётах поднаторели, глаз не сомкнёте, обозов не досчитаетесь.

— Судя по всему, враг у нас общий, — ответил Таринор. — Поэтому вам не с руки вставлять нам палки в колёса. А вот если желаете помочь, присоединяйтесь. Вы, я вижу, не робкого десятка, такие лишними не будут.

Бородатый почесал подбородок, скрытый за густыми чёрными волосами, и хмыкнул.

— Такое решать не нам. Но если погодите пару дней, будет вам ответ.

— Э, нет. Ждать нам некогда. Передай этой своей деве, что если она желает самолично задушить серых негодяев в их гнезде, то пусть прибудет со своими людьми к крепости Око короля. Ты сказал, она из благородных, так что должна знать, где это. Если не застанете нас там, то догоните без труда: войско движется небыстро. Как придёте, я договорюсь, чтобы вас впустили в лагерь и снабдили всем необходимым, чтобы не приходилось прятаться по лесам и деревням.

— Складно говоришь. Если придём к крепости, как сможем тебя найти? Кого спросить?

— Таринора. Сира Таринора Пепельного.

— С нами есть колдуны. Те, кто сумел уцелеть после облав, и кого отбили у серых конвоев. В академиях не обучены, но наверняка заходят внести свою лепту. Приводить их?

— Обязательно, — Таринор улыбнулся. — У нас как раз есть, кому ими заняться.

Глава 13

Тяжёлая старая дверь открылась с утробным гулом, и Эдвальд неспешно шагнул вперёд, оказавшись в начале длинного сводчатого коридора, что уходил глубоко в толщу земли. На плече короля висела сумка, а в руке он держал лампу, свет которой разгонял привычный мрак этого места, никогда не знавшего солнечных лучей. В усыпальнице Чёрного замка было как всегда холодно, но мёртвым тепло не нужно.

В начале усыпальницы, у самого входа, находилась гробница Эдельберта Эркенвальда. Единственного обитателя этих стен, что удостоился статуи в полный рост. Эдвальд замедлил шаг и остановился. Каменный король сидел на гранитном троне, похожем на тот, что стоял в тронном зале Чёрного замка, а на его голове покоилась корона, высеченная из мрамора. Попав сюда впервые много лет назад, Эдвальд восхитился, как точно скульптор скопировал мельчайшие детали короны, даже камни для её украшения постарались подобрать такие же. Скоро единственным напоминанием о прежнем имперском владычестве останется эта корона, мраморная, не золотая.

Одна рука статуи Эдельберта сжимала рукоять настоящего меча. Напротив статуи всегда горели свечи и всякий раз, проходя мимо, в их неровном свете Эдвальд замечал, как сильно лезвие проржавело от времени. Другая же рука каменного короля покоилась на краю щита с имперским орлом, что опирался нижним краем на пол у её ног. Это было одно из немногих мест, где Эдвальд решил сохранить имперскую символику. Почти три сотни лет прошло с тех пор, как чья-то умелая рука выгравировала на щите надпись: «Эдельберт Эркенвальд, прозванный Завоевателем. Родился в году 86-м века 11-го, почил в году 43-м века 12-го. Милостью богов, король Энгаты и лорд Чёрного замка в лета с 15-го и по 43-й века 12-го.»

Но Эдвальд пришёл сюда не за тем, чтобы почтить память великого объединителя Энгаты, поэтому продолжил путь вглубь подземелья.

Вспыхивали в свете лампы каменные лица Эркенвальдов, навек застывшие над плитами гробниц, в которых покоились останки их прежних обладателей. Вспыхивали и тут же возвращались в тень, успевая на мгновение одарить серьёзным укоризненным взглядом. Мужчины, женщины, старые и юные — самые разные лица, выточенные разными скульпторами, отчего-то выражали одно и то же: немой укор мертвецов всем, кто ещё жив.

Прежде Эдвальд приходил сюда с женой, теперь же это место было единственным, где он мог побыть в одиночестве. Даже внутренний голос, который прежде приказывал, теперь звучал не более чем шёпотом. Разум принял Железного владыку и стал с ним един. Это добрый знак.

Со временем лица становились всё более знакомыми, и вот, после Гюнтера Четвёртого должен был идти Альберт Третий, последний король Энгаты из династии Эркенвальдов. Однако Эдвальд отослал его останки в Риген сразу после окончания войны, с трудом поборов искушение скормить их псам. Тело королевы Мередит также увезли на острова, поэтому последней гробницей в усыпальнице Чёрного замка оставалась гробница его сестры.

«Мерайя Эркенвальд (Одеринг), родилась в году 70-м, почила в году 99-м века 14-го. Милостью богов, королева Энгаты в лета с 88-го и по 99-й века 14-го.» Сухие цифры, сухие слова. Прочитай их кто-то через сотню лет, ни за что не поймёт той трагедии, что скрывается за ними…

— Ну здравствуй, Мерайя, — со вздохом произнёс король.

Каменное лицо глядело с тем же выражением, что и остальные, но его укор ощущался особенно болезненно. Всякий раз, когда Эдвальд приходил сюда, этот взгляд прожигал душу, заставляя совесть пылать, а сердце заполняться горечью.

Если изваяния, даже величественная статуя Эдельберта, всегда были для него мёртвыми и безжизненными, то это лицо король помнил живым. Мерайя была красива. Теперь же её красота навечно запечатлена умелой рукой скульптора. Идеальная, вечная, мёртвая. Эдвальд помнил улыбку сестры и её весёлый смех, невероятно чистое пение и грациозные движения во всём, чем бы она не занималась: от танца до вышивания. Драгоценный камень Одерхолда, так её прозвали в Хартланде, а Альберт Эркенвальд, да будет проклято его имя, вырвал этот самоцвет из оправы, как некогда сделал его предок с венцами завоёванных лордов.

— Давно я сюда не приходил, — улыбнулся Эдвальд. — Впрочем, только теперь мой разум достаточно ясен, чтобы