Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли

В своем заключении она парадоксальным образом наслаждается свободой, которой до сих пор была лишена. В камере, по мере сил обустроенной так, чтобы иметь возможность учиться и, прежде всего, писать, она дает волю своей любви к Бюзо. Этот депутат от Эврё завязывает знакомство с супругами Ролан в самом начале 1792 года. Между ним и Манон тут же вспыхивает страсть. Бюзо, который на шесть лет моложе нее, кажется ей идеалом и в физическом, и в философском плане. Несмотря на свою отчаянную влюбленность, Бюзо становится активным соратником ее мужа. И хотя их чувство друг к другу остается платоническим, она все же рассказывает о нем Ролану, после чего этот по натуре меланхоличный и немногословный человек начинает проявлять почти нездоровую ревность. Пребывая в тюрьме и ясно сознавая свой близкий и жестокий конец, Манон целиком посвящает себя писательству и воспеванию своей любви к Бюзо. В последних адресованных ему письмах, которые ей удается передать на волю через доверенных лиц, сочетаются чистейшее чувство, самопожертвование и стремление защитить Революцию.

7 июля 1793 года, Сент-Пелажи

Друг мой, ты не представляешь себе прелесть тюрьмы, где одному лишь своему сердцу нужно давать отчет в каждом проведенном здесь мгновении! Никаких досадных помех, никаких мучительных жертв, никаких утомительных забот; ни одной из этих обязанностей, от которых тем менее допустимо отступать, что они почетны для честного сердца; общественные законы или предрассудки не вступают в спор со сладчайшими побуждениями, внушаемыми природой; никто ревниво не следит за проявлением ваших чувств или вашими занятиями; никто не страдает от вашей меланхолии или бездействия, никто не ждет от вас усилий и не требует чувств, которые вам неподвластны. Когда обретаешь возможность вернуться к самому себе и к истине, не встречая препятствий, которые нужно преодолевать, борьбы, которую нужно вести, то предоставляешь, не покушаясь на чьи-либо права или привязанность, душе жить в согласии с ее собственной правдой, вернуть себе моральную независимость в том, что кажется пленом, и предаться ей с полнотой, которой почти никогда не удается достичь, живя в обществе. Мне не было дозволено даже искать этой независимости, чтобы тем самым снять с себя бремя ответственности за счастие другого, которое мне было так трудно сделать; в своем заключении я обрела то, чего не могла бы получить иначе как сделавшись преступницей. Как дороги мне цепи, в которых я вольна любить тебя одного и беспрерывно думать о тебе! Здесь невозможно предаваться никакому другому занятию; я больше не принадлежу никому кроме того, кто любит меня и так сильно заслуживает самой нежной любви. Смело делай свою карьеру, служи своей родине, спасай свободу; каждый твой поступок – мое счастье, твой образ действий – мое торжество. Я не хочу проникать в божественный замысел, я не позволю себе желать запретного; но я благодарю небо, переменившее мои старые цепи на те, что я ношу ныне, и эта перемена кажется мне первым знаком его благоволения. А если ему не будет угодно даровать мне большего, то да оставит оно меня в том же положении, пока я не смогу совсем покинуть мир, преданный несправедливости и несчастью.

Меня сейчас прервали; моя верная служанка передала мне твое письмо от 3-го числа; тебя беспокоит мое молчание. Но ты не знаешь, друг мой, что доброго ангела [некую госпожу Гуссар] я видела лишь раз; что она принуждена была уехать и вскоре после этого совсем покинула город; я познакомилась с ее сестрой, которая является моей посредницей в переписке; обустройство здесь не могло свершиться быстрее, чем в несколько дней, в которые я не могла писать тебе. Я не смею держать при себе никаких бумаг, опасаясь в любой момент внезапного обыска, а мои охранники, уж не знаю из каких опасений, в последние дни принялись еще больше меня ограничивать. Но, сообщая тебе эти подробности, чтобы уменьшить твое нетерпение и беспокойство, я спешу восстать против твоего решения взяться за оружие. Друг мой, я знаю, какой выбор диктует или подсказывает мужество, и не дай бог мне когда-нибудь останавливать эти благородные порывы! Но речь идет не только о том, что желал бы избрать храбрый человек, а о благе общественном. В Совете слишком мало умов, способных направлять других, чтобы стоило подвергать их опасности в сражении. Представители народа, чьи права были нарушены, чья неприкосновенность была поругана, вы были избраны своими департаментами ради того, чтобы справедливые жалобы были услышаны; они восстают, чтобы вернуть себе свои права, и не вам следует идти во главе их батальонов; иначе могут решить, что вы пошли на это, чтобы свести какие-то личные счеты. Лакруа [депутат] уже пустил здесь слух, что ты придешь с батальонами, и я не сомневаюсь, что страх, который твоя отвага внушает трусам, заставит их предпринять что угодно, дабы больше тебя не опасаться. Оставаясь там, где ты сейчас находишься, ты можешь своими энергичными действиями повредить им более, чем на поле брани. Ты не услышишь от меня, что мысль о новых, неотвратимых и возросших опасностях печалит мое сердце и отнимает у него всякую надежду – когда бы тебе пришлось подвергнуться им, я бы первая поздравила тебя с тем, ты не страшишься их, – ведь мне же, наконец, известно, как устоять в несчастье, суметь превозмочь его и положить ему конец. Скажу лишь одно: если после тщательного размышления все твои соратники склонятся к тому, чтобы избрать это решение, у тебя не будет причин поступить иначе; но думаю, что тебе не следует подавать им пример и что правильнее для всех вас будет оставаться там, где вы в эту минуту находитесь. Мне нечего более прибавить; я спешу поскорее закончить это письмо – всегда приходится так долго ждать, прежде чем любое из них дойдет до цели.

Прощай, друг мой, возлюбленный мой; нет, это не последнее прости, мы не разлучены навеки, если только судьбе не угодно преждевременно оборвать нить моей жизни. Берегись, чтобы не потерять все из-за безрассудной горячности!

После ареста ее матери в ночь с 31 мая на 1 июня 1793 года 12-летняя Юдора Ролан тайно живет в доме супругов Крёзе-Латуш; депутат Крёзе-Латуш близок к жирондистам, но на скамейке в Ассамблее проявляет величайшую сдержанность. Ребенка им препоручает Боск. В октябре госпожа Ролан, прекрасно понимающая, что жирондистов очень скоро будут судить, задумывается о самоубийстве. Столько трудившаяся над образованием дочери, она с трудом примирилась с тем, что у Юдоры оказалось так мало способностей к