Ромодановский шлях. Начало - Даниил Сергеевич Калинин

Недавний турецкий невольник утвердительно кивнул - он видел каторги для перевозки пешцев или грузов, и они были действительно крупнее боевых османских галер.

- Ну, так каторги османские пушками вооружены токмо на носу! А наши струги быстрее, да на поворотах ловчее, и пушки вертлюжные вдоль бортов! Мы как волки вокруг медведя кружили, покуда неповоротливые галеры османские пытались за нами развернуться. Да из пушек вертлюжных палили по янычарам, да из пищалей целым бортом! Один борт стреляет, другой пищальки перезаряжает... И потому палили мы куда крепче и чаще янычар! Сотни полторы поганых побили, могли и вовсе потопить ворога - да запас огненного зелья пришлось бы, почитай, целиком извести... Зато к ночи ваши галеры разглядели, что от каравана морского отбились - да в темноте на клинок и взяли, покуда турки нас не ждали!

Воодушевленный Митрофан дружески хлопнул Семена по плечу - а тот смог только благодарно улыбнуться и кивнуть. Упоминание ночного боя пробудило в нем слишком сильные, противоречивые чувства - где помимо радости нашлось место и все сильнее разгорающейся ненависти к османам, тщательно сдерживаемой в полоне, и невольный страх... Ведь два десятка больших стругов (куда более крупных, чем представлял себе Семён) идут ныне в сторону Крыма. Свыше тысячи донцов пошли в морской набег на татар - и хотя сила вроде немалая, но идут же в самое пекло... А ведь при Конотопе у воеводы Пожарского, к примеру, было куда больше всадников! И теперь при мысли, что в очередном неравном бою Орлов может вновь попасть в полон, у бывшего рейтара волосы дыбом встают...

Конечно, Семён гнал от себя эти мысли. Не для того же Господь вызволил его из неволи турецкой, чтобы тотчас в неволю татарскую отправить?! Да и потом - данный на галере обет именно подобные казачьи набеги на Крым и подразумевал. Что же, теперь от своих слов отказаться, от обещания, данного Богу?! И помыслить о таком страшно... Наконец, обнадеживало Орлова и иное - казаки утверждали, что хан с большим конным войском ушёл в Малороссию, помогать ляхам и Хмельницкому воевать с русскими воеводами да сохранившими верность царю черкасами. И поныне не возвернулся хан с ордой с полуночной стороны... А вот набег донцов как раз для того и предназначен, чтобы спохватились Гиреи, и возвернули татар беречь родные места от морских налётов!

В чем будет великая помощь царским ратникам...

- Давайте что ли полудневать, браты казаки?

Голос подал есаул Прохор Григорьев, старший из казаков на струге - и Митрофан первым его поддержал, громко воскликнув:

- Любо! Читай молитву, Прохор!

- Любо!!!

Поддержали решение старшого и прочие донцы. Слаженным хором они степенно и торжественно прочитали "Отче наш" - и молитву тотчас подхватили на соседних судах... А Митрофан уже раскрыл походную торбу перед Семеном и подсевшим к ним Петром:

- Ну, братцы, буду вас потчевать, чем Бог послал... Снедь у меня нехитрая, походная - а вот вернёмся на Дон, там яства будут куда как богаче! Да и в Крыму, глядишь, от пуза наедимся мясной шурпы...

- Ничего! Я буду рад и глотку свежей воды!

Семён согласно кивнул, поддержав Петро, а вот Митрофан неожиданно строго ответил:

- А вот воду беречь надо. В море свежей водицы не найти, мы на галерах хоть малый запасец и взяли... Но ведь и полонянников, почитай, под две сотни освободили! Да ещё и черкесам вашим сколько воды отдали... А рыбка у меня вяленая, жирная, добро солёная! Сам вялил, и соли нашей бахмутской, казачьей не жалел - так что сделайте до еды по глотку, горло промочить. А уж потом после рыбки попьете...

Митрофан сам сделал первый глоток, после чего пустил бурдюк с доброй ключевой водицей по кругу. Еда оказалась действительно нехитрой, походной - по половине головки лука на брата, также по половине пресной ржаной лепешки. Та Семёну сперва не очень понравилась - хотя даже такой хлеб был куда лучше турецкого, что давали рабам на галере! Но после, в сочетании с насыщенно-солёной таранью он посмотрел на ржаную ковригу, столь выгодно оттеняющей терпкий вкус вяленой рыбы, уже совсем другими глазами... А уж тарань-то показалась бывшему невольнику вкуснейшим яством из всех, что он когда-либо пробовал! Жирная, солёная, упругая на зубок, но не каменно-жесткая... Оценил её вкус и Петро, с искренним блаженством обсасывающий хвостик тарани:

- Добрая рыбка, ох и добрая! Её бы да под холодный хмельной квасок...

- Погоди, погоди, Петро! Ты же из черкасов - а у вас разве что, казачьи законны поменялись?! В походе ведь хмельное запрещено под страхом смерти!

Невольно смутившийся запорожец лишь поматал головой:

- Да ты что, Митрофан? В походе ни-ни, это я так, помечтать...

Семён только улыбнулся, заметив смущение старого товарища по несчастью - и невольно вспомнил про Даргана... Но последний в числе прочих горцев-черкесов отправился на полудень, взяв турецкую галеру. Не столь и далёк их родной горный край, граничащий ныне с турецким побережье... Быть может, черкесы и желали бы помочь донцам, налетев вместе с ними на Крым - но то было неосуществимо сразу по нескольким причинам.

Во-первых, даже на больших казачьих стругах, вмещающих где-то под семьдесят донцов, да прицепленных к ним рыбацким челнам, что могут идти под парусом, все одно не хватило бы места разместить всех горцев. К тому же походный атаман Терентий Павлов, к осени кое-как оправившийся от летненого ранения у каланчей, рассчитывал освободить христиан и в Крыму... Во-вторых, если бы горцы и отправились вместе с казаками в Крым, то уйти на Дон они бы уже не смогли. Турецкая галера просто не прошла бы расчищенным ериком...

Ну, и в-третьих, незнание языка друг друга большинством воинов с обеих сторон сильно осложнило бы совместные действия донцов и горцев. А посему одним плыть на закат, в Крым - другим же держать путь на полудень, к родным горам...

Пролив между турецкой крепостью Таман (знал бы Семён, что это и есть былинная Тмутаракань!) и татарским берегом у Керчи (некогда древнерусским Корчевым) донцы миновали ночью. Казачьи кормчие отлично ориентировались по звездам - да и потом, большинство их уже бывало в местных краях в предыдущих походах... Невольно узнал "родные" места и бывший галерный раб, с растущей тревогой, но одновременно и с воодушевлением приближающийся к крымскому берегу. Ну как же