Ромодановский шлях. Начало - Даниил Сергеевич Калинин

- Ты неправильно молишься, урус, потому-то Аллах тебе и не помогает! Тебе нужно принять ислам, вот тогда-то твои страдания окончатся. Думаешь, Ахмед всю жизнь был Ахмедом? Нет! Я родился в валашском княжестве и родители крестили меня, нарекли Александром. И я также был галерным рабом - также, как ты! Но теперь я свободен и жизнь моя напоминает сладкий мед... По сравнению с твоей участью, урус, так точно сладкий мед!

Ахмед с издевкой хохотнул, легонько пнув Семена в плечо носком загнутого тапка-бабуши. Орлов даже не заметил - в неволи чувство собственного достоинства давно уже перестало его волновать, и гордость осталась позабыта... А пинок - что пинок? Это не удар кнута, плюнуть и растереть!

Зато признание Ахмеда крепко разволновало Семена. Последний, к слову сказать, внешне вылитый осман - чернявый и кареглазый, столь сильно загоревший на солнце, что от природного турка и не отличить... Конечно, Орлов знал, что среди осман на флоте хватает и принявших ислам греков, и албанцев; последние особенно охотно шли в абордажные команды, тот же Юсуф - албанец. Бывший рейтар даже как-то предположил, что этот народ имеет особое расположение к мореходству - и был весьма близок к истине: горцы-албанцы сохранили древние пиратские традиции иллирийцев, будучи их потомками... Знал Семён и о янычарах - отборных пешцах османской рати, воюющих в правильном строю и сильных огненным боем. Да и в ближнем бою, говорят, янычары яростно рубятся с врагом, не считаясь с потерями...

В сече с отборной турецкой пехотой Орлову сталкиваться не доводилось - не успел! Но во время перехода через Перекоп видел их. Вроде вои как вои, разве что облачены в одинаковую одежку (ровно стрельцы, ага), и сабельки у них странные - короткие и с изогнутым внутрь лезвием, да без гарды... Ятаганами называются.

Но главная особенность турецких янычар заключалась в том, что корпус их изначально набирался из детей-христиан покоренных народов - и что долгое время последним запрещали иметь детей. Вот сам Семён только диву давался: неужто те ещё, "старые" янычары могли позабыть о доме и родных, о семьях, с коими их разлучили? Неужто смогли просить туркам, что их силком обрезали, заставив отказаться от света истинной христианской веры?! Сам бы Семён на месте такого янычара развернул бы оружие против осман при первом же удобном случае...

Но, в конце концов, то дети - ну а что же взрослые мужики? Нешто турки могли довериться тем, кто уже однажды предал отцовскую веру, подобно Ахмеду?! Так ведь предавший раз предаст и снова... И все же на совсем краткое мгновение слова валаха внесли смуту в сердце бывшего рейтара: ну а вдруг получится, вдруг это тот самый знак Свыше, путь к спасению?! Какая разница, в конце концов, примет новую веру Семён или нет, если в душе он останется христианином и будет молиться Пресвятой Троице? Вон, станет турецким водоносом вместе с Ахмедом - а как подойдет галера к Азову (ведь уже вошли в Сурожское море!), так раздобудет Орлов ключи от кандалов, освободит соратников по несчастью... Да вместе на осман-то ночью и навалятся! Гребцов на галере все одно ведь больше, чем албанцев абордажной команды...

А ежели не сложится, и будут турки пуще прежнего сторожить невольников... Так хотя бы самому уйти с проклятой галеры в Азове - и податься к казакам донским, да покаяться у батюшки за то, что для спасения жизни земной совершил грех ложного вероотступничества!

Словно угодивший в путы заяц, забилась в голове Семена отчаянная надежда, заставив его замереть соляным столбом с выпученными глазами. И Ахмедка, правильно оценив состояние Орлова, с едкой усмешкой вопросил:

- Ну что, урус? Готов к обрезанию?

- Нет.

Семен ответил твёрдо и однозначно. В одно мгновение все встало на свои места - с Ахмедом Господь послал ему вовсе не возможность обрести свободу, а испытание на прочность, на верность истинной христианской вере. Вере отцов... Коварный Ахмед наверняка подговорит капитана ко всякой подлости - например, чтобы перед обрезанием Орлов выкинул нательный крест иль плюнул на него, наступил... Попрал! Такая подлость ведь вполне в его духе...

А может, замысел коварного валаха, чей разум извратило курение мака, ещё черней и вероломней?! Может, помимо топтания креста он предложит Семёну доказать свою верность новым господам - и, к примеру, запороть того же Петра, бывшего соседом по гребной скамье?! Да не просто всыпать тому плетей, а запороть до смерти, пролив христианскую кровь... Тем самым прочно привязав Орлова к османам - и навеки отвратив его от недавних товарищей по несчастью?!

Так что ответ Семена был совершенно твёрд - он для себя все понял и решил. Земная жизнь и спасение из полона не может быть выше жизни вечной и спасения бессмертной души! А раз так, нужно стоять на своём до конца, оставаясь верным Христовым воином. Даже если отказ его приведёт к смерти - в конце концов, смерть земная также есть путь спасения из полона... А уж если придётся пострадать за веру, за Христа - то это также есть верный пусть к спасению вечному!

...Орлов едва успел закрыться предлечьями от летящей в лицо ноги Ахмеда. Закрыться не от "дружеского" пинка османа - а от крепкого, полноценного удара, способно и юшку из носа пустить, а то и вовсе потушить свет в глазах гребца. Пусть и ненадолго...

- Собака! Грязная, вонючая собака! Что думаешь, ты лучше меня, вернее меня, вшивый пёс?! Я расскажу Миран-бею, что ты последними словами ругал Аллаха - и тогда... Да как ты смеешь закрываться руками, урус?!

Но Семён не просто закрывался руками, пока любитель мака хаотично бил его, бессильно пытаясь задеть его голову - о нет! Он из последних сил сдерживал себя, чтобы не вцепиться в шаровары Ахмеда, одним рывком бросив его на доски палубной перемычки, раздедяющей гребные скамьи! А уж там... Там бы Семён успел призвать валаха к ответу за эти самые удары. Да за бесчисленные оскорбления и издевки, за плевки в его воду, что все одно приходилось пить, за плети... Семён бы успел - и видит Бог, он уже практически решился забрать жизнь османа, заодно пожертвовав и своей! Но тут вдруг рейтар уловил тихий, едва слышимый всплеск воды за спиной, у самого борта галеры. И словно бы дернулось его весло от лёгкого