Ромодановский шлях. Начало - Даниил Сергеевич Калинин

Но, наверное, только эта вымученная усталость и тупое равнодушие спасли Семена, когда поганые начали набирать полон среди женщин и детей. Ведь Выговский расплатился с татарами за помощь истинно «по-гетмански» – мирным населением левобережной Малороссии, которую огромная крымская орда просто затопила при отступлении! Вот оно, истинное лицо народного защитника и «казацкого героя»… А отчаянные крики и плач тех девушек и женщин, коих татары из раза в раз подвергали насилию едва ли не каждую ночь, теперь снятся Орлову по ночам.

Как и отчаянный крик матерей, чьих отбившихся от обоза деток татары могли походя, для смеха стоптать конём - или так же буднично резали, коли малец иль малышка не поспевали за прочим полоном... Твари, нелюди! Семён никогда не думал, что сможет так сильно ненавидеть – но в те дни он узнал, что такое лютая ненависть, с коей человек может ненавидеть лишь своего врага.

Но что до предела ослабевший Орлов мог сделать, чем мог помочь несчастным?! Разве что умереть, попытавшись напасть на кого из татар… Но эта смерть, даже если бы рейтару и удалось бы убить кого из поганых, полонянников никоим образом бы не выручила.

А потому Семен лишь дал себе обещание – твёрдое обещание, что когда-нибудь он сполна воздаст поганым за те лишения, что ему пришлось пережить. За все то зло, что крымчаки принесли русским людям! Отомстит, как сможет – но для этого ему сперва требовалось выжить…

И он выжил, добрел до Перекопа, несмотря на хромавшую ногу – в то время как добрая половина пленников из его «вязанки» сгинули по пути. Добрел, одновременно и восхитившись, и ужаснувшись мощи укреплений «турецкого вала» - да глубиной рва, со дна которого за огромной земляной насыпью невозможно было бы разглядеть солнца… А потом снова кажущаяся бескрайней, хоть и куда более обжитой степь на пути в Каффу, крупнейший центр турецкой и татарской работорговли!

…Когда добрались до гор, стало дышаться свободнее и вольнее, изнуряющая летняя жара немного отступила – а тень, что давали каменные кручи, давала спасительную прохладу. Однажды татары сделали стояку возле обветшалых развалин – и изумленный Семен разглядел на остатках строений искусно вырезанные на камне кресты. Выходит, здесь когда-то жили христиане, завоеванные басурманами?!

Но ведь и откуда Орлову было знать, что когда-то на юге Крыма существовали греческие, а затем и ромейские города, в коих процветало христианство? О Корсуни, где славный и мудрый князь Владимир "Красное Солнышко" принял христианство? Что он мог знать о былинном Тмутараканском княжестве русичей, древней границей которого обоз с невольниками следовал в Каффу? И что он мог знать о героическом сопротивлении греческого княжества Феодоро - чья столица Мангуп целых пять месяцев держалась в осаде турок-османы, похоронив под своими стенами целый янычарский корпус?!

Ровным счетом ничего. Он мог лишь смотреть на руины древнего поселения – и разрушенного, оскверненного нечестивцами храма, чуя при этом, как бежит по его щеке одинокая слеза…

Семен пережил переход до Каффы, выжил в тесных и душных невольничьих загонах – выжил и на галере. Точнее, выживает – вот уже два года как выживает с отчаянной надеждой, что когда-нибудь все изменится! Ведь слышал же Орлов когда-то, слышал, что русские галерные рабы сумели поднять мятеж на османском корабле, перебив всю его команду! В памяти даже отложилось, что стрельца, подбившего полонянников на бунт, звали Иваном Мошкиным… И ведь сумели же тогда русичи бежать, уведя захваченное судно к латинянам! Да по пути захватив ещё один турецкий корабль... Были и иные истории – о тех пленниках, кого освободили с захваченных гишпанцами и прочими фрязями галер, вроде истории Ивана Болотникова. Вот они-то и поддерживали в иссушенном палящим солнцем и морскими ветрами теле Орлова медленно затухающий огонек жизни...

Вот только на закат, мимо Царьграда да в срединное море, где можно было бы встретить в бою гишпанские корабли, их галера не плавала. Все в Азов, Крымские порты – или Синоп да Трабзон, что стоят на противоположном берегу «Кара-Дениз», то есть Черного моря.

А ведь когда-то его называли Русским…

Турецкие галерные рабы сидят на одной скамье по трое, и каждый прикован к веслу трехсаженной длинны. Рукоять весла словно полирована ладонями гребцов – ставших от ежедневного труда жесткими и грубыми, словно конское копыто. От тяжелого и монотонного, изматывающего труда да скудной пищи тела гребцов словно бы усыхают; кто-то сходит с ума, кто-то просто тихо угасает – после чего тело несчастного перебрасывали через борт, отдав морю…

Впервые увидев море, Семен оказался до глубины души поражен бескрайним водным простором да лазоревым цветом волн; подивился крику невиданных им ранее чаек, да солоновато-приторному, особенному аромату Кара-Дениз... Откуда же ему было знать, что крик чаек и запах моря будут сопровождать его едва ли не каждый день галерной каторги? И что восхитительная прохлада морской воды станет недосягаемым плодом для измученного жарой гребца – коварна османская пытка… Дополненная тонким кнутом, обжигающим спины гребцов, когда туркам хочется идти быстрее – впрочем, полонянников османы также безжалостно полосуют, едва заслышав чей разговор.

Боятся, ироды, что сговорятся гребцы, что взбунтуются! Хотя как бунтовать, коли руки в кандалах прикованы к веслу?!

И все же гребцы не могли не разговаривать – ночью, едва слышным шёпотом, когда вороги дремлют, а галеру стережет немногочисленная стража на носу, да в хвосте корабля… Так, от Петра Семен узнал еще об одном обидном и тяжелом поражения царских войск, случившимся примерно года полтора после Конотопа. И ведь вновь же побили царское войско из-за предательства малоросских казаков! Причем на сей раз предал сын славного гетмана Богдана, Юрий Хмельницкий…

Впрочем, это предательство можно было если не понять, так хотя бы объяснить. В целой серии сражений продвижение русско-казацкой рати под началом воеводы Василия Шереметьева и наказного гетмана Тимофея Цецюры, выступивших на Львов, было остановлено объединенным войском ляхов и крымских татар. Изначально «московиты» встали под Любаровом, дожидаясь помощи особо-то и не торопившегося на помощь гетмана Хмельницкого. И хотя в жаркой сече под Любаровом враг не сумел победить царскую рать, но без казаков Юрия у воеводы не было необходимого для победы перевеса в людях - а татары сумели перерезать дороги в тылу, нарушили снабжение… Тогда Шереметев приказал отступать "табором" - и рать его отступила, прорубая в лесах просеки и сохраняя идеальный порядок, отбивая на марше все вражеские атаки!