Неуловимые - Михаил Сидорович Прудников

* * *

Яков Дмитриевич Павленко работал сапожником в отряде Михаила Мышко. Тихий скромный мастер трудился очень добросовестно. Всегда старался побыстрее и получше починить бойцам обувь. Заметит у кого-нибудь чуть отставшую подошву, сбитый каблук — сейчас же остановит:

— Ну-ка, браток, заходи ко мне, обувка твоя ремонта требует!

— Ничего, продержится еще.

— Давай, давай! — настаивал Павленко. — Тебе-то ничего, а мне очень даже чего. Сейчас подобью — и шабаш, а потеряешь подошву — новую придется ставить. А кожу-то достать нелегко!

Боец, покоренный этими убедительными доводами, заходил в землянку, снимал сапог и терпеливо ждал, пока Яков Дмитриевич не приведет его в порядок. 

Такая внимательность Павленко имела еще и другую причину: сапожник уже много времени просился на боевое задание. А командир отряда Мышко обещал удовлетворить его просьбу лишь тогда, когда в отряде будет отремонтирована вся обувь. Но, вообще-то говоря, никакой надежды на то, что настанет такой момент, не было, и поход Якова Дмитриевича на задание откладывался на неопределенный срок.

Однажды зимой я и комиссар бригады Глезин приехали в лагерь отряда Михаила Мышко. Смотрим: на двери землянки Павленко какой-то шутник написал углем: «Сапожное ателье». Зашли в землянку.

Мастер, сидя на ящике, при свете двух коптилок подшивал валенки.

— Как настроение, Яков Дмитриевич? — спросил я.

— Уж больно тяжко вот тут... — Павленко ударил себя кулаком в грудь — Как сказали мне ребята, что фашисты жену мою, мать и сына шестимесячного порешили, дом спалили, так не могу я себе места найти... Не будет мне покоя, пока сам гитлеровцам не отплачу... Моих уж, конечно, не вернешь. Но должен же и я помочь, чтобы гитлеровцам ходу не было на нашей земле. Да и что люди скажут? Отсиделся Яков в голенище?

Я прекрасно понимал состояние Павленко. Во всей бригаде, пожалуй, не было хозяйственника, повара, конюха, медсестры, которые не просили бы послать их хоть разок на боевое дело.

По моей просьбе Мышко включил Якова Дмитриевича в диверсионную группу Елагина, отправлявшуюся в очередной поход на железную дорогу.

Целую неделю провела эта группа в лесу возле линии. Однако заложить заряд не удалось: железнодорожное полотно очень сильно охранялось.

Все бойцы тяжело переживали неудачу. Но больше других расстроился Павленко. Когда Елагин уже собирался принять решение вернуться в лагерь, Яков Дмитриевич отозвал его в сторону.

— Разговор имею, Павел Кузьмич.

После разговора Елагин вместе с Павленко отправился в близлежащую деревню, приказав остальным дожидаться их в лесу.

Через несколько часов командир группы и Яков Дмитриевич возвратились, но не пешком, а в санях, в которые была запряжена маленькая тощая лошадка с облезлыми боками. Сбруя тоже имела жалкий вид: дуга — половинка железного обруча, снятого с бочки, — была прикреплена к оглоблям веревкой; хомут, сделанный из покрышки автомобильного баллона, кое-как привязан к дуге и оглоблям.

Но Павленко, судя по его настроению, был весьма доволен таким приобретением. Он заметно повеселел.

— Ты, Яков Дмитриевич, не задумал ли на этой кобыле брать Берлин? — пошутил один из бойцов.

— Берлин не Берлин, а свезти подарочек фрицам сгодится.

С помощью товарищей — опытных подрывников — Павленко заминировал сани. Затем он подкормил лошадку хлебом и выехал на проселок, ведущий к переезду через железную дорогу, около которого находился взвод немецкой охраны.

Наезженный проселок шел к линии под уклон. Яков Дмитриевич разогнал кобылку, как мог, — после завтрака она бежала довольно резво — и недалеко от железнодорожного полотна соскочил с саней.

Остальные товарищи, замаскировавшись в удобном месте, откуда был виден переезд, вели наблюдение.

Увидев лошадь с санями без седоков, немецкие часовые остановили ее. Один солдат взял кобылку под уздцы и повел к бараку, в котором располагались охранники.

Десятка три гитлеровцев окружили любопытную «находку». Многие громко смеялись. Но это развлечение длилось недолго. Кто-то поинтересовался поклажей я приподнял край мешковины, лежавшей на санях. Раздался сильный взрыв... Мало кто из фашистов уцелел.

* * *

Деревня Белая лежала на пути наших диверсионных групп к железной дороге Полоцк — Даугавпилс. Зная это, фашисты держали в Белой сравнительно крупный гарнизон. Район деревни усиленно патрулировался. Подрывники вынуждены были обходить ее дальними тропами. А население Белой постоянно подвергалось измывательствам со стороны фашистов. Гитлеровцы отбирали у жителей продукты, пьянствовали, бесчинствовали.

Как сообщили нам местные подпольщики, попойки устраивались в большом доме, из которого немцы прогнали хозяев. Мы решили проучить обнаглевших захватчиков и задумали заминировать в этом доме печь.

Дом охранял полицай Лисюк. Среди подпольщиков нашелся его давний знакомый. Это был Мазур. Он частенько встречался с полицаем, беседовал с ним на различные темы, поддакивал предателю и старался выведать у него что-нибудь полезное для нас. Вот Мазуру-то и было поручено выполнить необычное задание.

Субботний визит подпольщика в избу, охранявшуюся Лисюком, не вызвал у полицая никаких подозрений. Мазур принес с собой бутылку самогона. «Приятели» выпили по чарке. Потом кто-то постучал в окно и попросил Лисюка выйти на минутку. Оставшись в доме один, Мазур быстро заложил в дальний угол печи заряд взрывчатки с куском бикфордова шнура (толовые шашки были у него рассованы по карманам) и засыпал его золой.

Возвратившись, Лисюк еще раз чокнулся с «другом», и вскоре тот ушел.

Вечером в избу набилось полным-полно фашистов. На столе появились бутылки со шнапсом, хлеб, сало, сырые яйца. Обер-фельдфебель Отто Шредер приказал Лисюку поскорее затопить печь и зажарить яичницу с салом.

Полицай принес охапку дров, разжег огонь... Вместе с дровами загорелся и бикфордов шнур.

Взрывчатка сделала свое дело. Большинству гитлеровцев, собравшихся в доме, яичница была уже не нужна.

* * *

В одной из диверсий на железной дороге Полоцк — Молодечно, которую совершила в январе сорок третьего года наша группа под командованием Самосюка, участвовала инструктор ЦК комсомола Белоруссии Вера Барабашкина. В то время она проводила работу в подпольных комсомольских организациях Ветринского района.

Вернувшись с задания, Самосюк принес адресованное мне письмо Веры Барабашкиной. Вот что она писала:

«В деревне Островщина, Ветринского района, я встретила группу комсомольцев вашей бригады, которую возглавляет тов. Самосюк. Вместе с ними мне пришлось участвовать в крупной операции, проведенной на железной дороге.

Несмотря на большую опасность, рискуя жизнью, Самосюк и его товарищи в восемь часов утра пустили под откос вражеский эшелон.

Прошу Вас от имени ЦК