Слушай, Германия! Радиообращения, 1940–1945 гг. - Томас Манн

на ней одной. Фашизму помогали извне — не только из желания сохранить мир, но и по причинам достаточно неприглядным. Но всегда было ясно, что однажды миру придется собраться с силами и восстать ради искоренения этой чумы. Ему приходится достаточно тяжко страдать за свою совиновность. Но его победа предрешена, и он победит не только во имя своей свободы, но и во имя свободы как таковой, в том числе — и свободы Германии.

9 декабря 1943

Немецкие слушатели!

Едва ли вам нужно объяснять тот факт, что историческая встреча в Тегеране не повлекла за собой того обращения к немецкой армии или даже самому немецкому народу, который анонсировала и о котором болтала на все лады ваша пропаганда. Требование сложить оружие было бы бессмысленным в момент, когда ваши солдаты еще сражаются повсюду вдалеке от границ Рейха, а громогласное обещание, что какое-то новое тайное оружие превратит поражение в победу, вновь одурманивает ваши мозги. Хотя понятно, что такое оружие, если оно существует, способно разве что до крайности оттянуть исход войны и тем ущербом, которое оно может причинить, лишь ожесточить злобу против Германии, вконец ухудшив ее положение. Но на это уж воля судеб, так что тут нам остается только ждать.

Отсутствие какого-либо прямого обращения государственных руководителей России, Англии и Америки к вам, немцам, означает, что они ни в коем случае не хотят преждевременной капитуляции, оставляющей немецкую военную машину в относительной сохранности, капитуляции с задними мыслями и скрытым намерением получить передышку для реванша, пусть даже его придется ждать десятилетиями. Они хотят покончить с этим военным путем — определенно, основательно и навсегда. Никаких больше россказней про пятую колонну и национал-предателей, никакого националистического самообмана про «непобедимость на полях сражений» больше быть не должно[51]. Единственный опыт, способный привести Германию в чувство, — опыт катастрофического, неоспоримого и очевидного поражения, опыт оккупации и временного лишения государственной самостоятельности, опыт всевозможных превентивных мер, необходимых, чтобы надолго сделать невозможной всякую дальнейшую агрессивность, — этот опыт вас, немцы, не минует.

Это будет трудный опыт; сегодня еще нелегко представить его себе не только в деталях, но и в целом. Утешает лишь, что вы в Германии после всего, что от вашего имени и вашими руками причинил человечеству установленный для вас подонками режим подонства, должно быть, готовы уже к любому повороту и воспримете все как естественное следствие национального и международного безумия. Придется позаботиться о том, чтобы Германия никогда больше не оказывалась в таких руках, чтобы никто больше не смог так преступно злоупотребить ее доверчивостью и подверженностью соблазнам. Принять препятствующие этому необходимые решения будет делом ответственных руководителей мировых держав. После всего, что случилось (а случилось совершенно чудовищное), нам, немецким эмигрантам, сколь бы глубоко мы ни переживали за судьбы своей отчизны, не пристало давать завтрашним победителям советы, как следует обращаться с Германией после ее поражения. Неважно, станут ли к таким советам хоть сколько-то прислушиваться или нет, мы не можем сейчас заступаться за немецкий народ, мы должны молчать. Вам нужно понять это молчание и не попрекать нас тем, что у нас в такой час не нашлось слов для лучшей Германии, которая должна жить. Всякая формула, на которой бы мы сегодня сошлись, говоря в защиту Германии будущего, о грядущей сильной немецкой демократии, была бы воспринята как афронт против приютивших нас сражающихся стран, против измученных и поруганных стран Европы, показалась бы патриотичной и притом безнравственной попыткой защитить Германию от последствий ее преступлений. Мы — немцы, и потому нам пристала предельная скромность, максимальная сдержанность, величайшая осмотрительность. Мы не можем брать на себя никаких поручительств, которые наверняка были бы опозорены властью коварства и насилия в Германии, как только бы ей представилась возможность вновь окрепнуть. И она все еще сильна и весьма далека от поражения или того, чтобы выдавать себя за проигравшую. После тысячи совершенных ими мерзостей они анонсируют все новые и наверняка на них пустятся. Они пустятся на крайний шаг и во время своей гибели — от вашего имени, вашими руками; и неизбежно ответственность ляжет и на нас, когда мы будем кричать «Германия хорошая!» в тот момент, когда она перед всеми предстает порождением дьявола.

Пускай свершится военное поражение, пусть созреет тот час, который позволит вам рассчитаться с вашими губителями — столь основательно, столь безжалостно, как то требуется ради вашего будущего; тогда и для нас здесь настанет час свидетельствовать: Германия свободна, Германия поистине очистилась, Германия должна жить.

31 декабря 1943

Немецкие слушатели!

Наша страна не может избавиться от ложного, представляющего собой сплошное недоразумение, злополучного подражания Англии. Насмешливо-презрительное имя, которым вас, немцев, сегодня называет мир, — «раса господ» — имя, произносимое с иронией, издевательски, с вашей стороны воспринималось вполне всерьез. Вы видели расу господ в англичанах и тоже хотели ею быть; зависть побуждала вас копировать Англию, брать на себя роль, которую вы ей приписываете; затмить Англию, поставить себя на ее место было вашей мечтой, вы хотели быть не просто какой-то страной господ, а именно этой страной господ, вырвать из рук Англии владычество над морями, на котором зиждилось ее существование, меж тем как к вашему это никак не относится. В этом нужно видеть исток Первой мировой войны.

Ее истоком было завистливое сумасбродство, ну а истоком второй, которую Германия теперь тоже проиграет, было то, что не назовешь иначе как пародией на это сумасбродство — так же, как нацизм является настолько жуткой карикатурой на все слабости и несуразности немецкого характера, что его достоинствам грозит в их свете полное забвение. В головах нацистов идея «страны господ» утратила всякие остатки приличия и уважения к человеческому праву, всякое представление об ответственности и всякое здравое ощущение того, с чем мир может смириться, а с чем нет. Она стала попросту оправданием разбоя и убийства, грабежа, угнетения и обесчещивания других народов, — словом, предприятием, про которое было заведомо ясно, что мир объединенными усилиями положит ему конец.

Гитлеровская система, эта столь же кровавая, сколь и нелепая травестия владычества, в шаге от того, чтобы рухнуть. Должна ли Германия сгинуть вместе с ней? Похоже на то. А почему? Потому что Германия думает, что снова должна копировать Англию — выглядевшее безрассудным сопротивление Англии в 1940 году, когда Франция пала, а Америка была еще не готова, когда Англия, разбомбленная и безоружная, была совсем одна и казалась обреченной. Все ожидали капитуляции Англии. И все же, вдохновленная энергией Черчилля, чрезвычайно рыцарственной боевой натуры, выкованной традицией, Англия не сдалась, не