Слушай, Германия! Радиообращения, 1940–1945 гг. - Томас Манн

причины придерживаться иного мнения. «Крепость Европа» всегда была не более чем пропагандистским блефом, поскольку крепость, обитатели которой за редким исключением страстно желают того, чтобы их захватили, вряд ли заслуживает такого имени. Кроме того, назвать континент «крепостью» — это не более чем обманчивый образ, и было давно понятно, что с помощью больших внешних областей нацисты предполагали лишь тянуть время, а всерьез собирались держать только внутреннее кольцо вокруг «крепости Германия». Их отступления разнятся по своему характеру между перегруппировкой и военной катастрофой. Отступление из России, например, ежедневно обходящееся в тысячи убитых и уйму военной техники, не очень-то походит на добровольный тактический ход. Сокращения линии фронта выглядят довольно радикально, но их всякий раз оказывается недостаточно, чтобы остановить Красную Армию. После потери Смоленска, за которым, похоже, последует Киев, на очереди окажется линия Днестра и бывшая польская граница как идеальная линия фронта для уничтожения большевизма. Чтобы оказаться на ней во второй раз, понадобилось два миллиона мертвецов.

Сардиния — в руках итальянцев, Корсика захвачена французами, юг Италии занят англичанами и американцами; каждому ясно, что теперь уже и Рим не удержать, и даже не закрепиться толком на линии реки По, поскольку по всей Северной Италии — акты саботажа и партизанская война. И тогда союзники получат то, что им нужно в Италии: аэродромы для вылетов в Южную Германию и на Балканы. Немецкий план внутренней обороны продиктован всего лишь отчаянием, и каждый это знает. Как ни упорствуй, никакие замедляющие ход событий маневры на сухопутных фронтах не смогут защитить Германию с юга и запада от воздушных налетов, рядом с которыми все до сих пор пережитое покажется еще сравнительно безобидным.

Что станет с Германией? У нас нет никакого права на этот вопрос после всего, что уже стало с Европой, и все же, поскольку Германия когда-то была родиной, задаешь себе этот вопрос, от которого сердце сжимается. Нацисты знают, что они проиграли. И их сатанистская мания величия желает, чтобы никто и ничто не погибало еще так, как они. Это должна быть гибель, не имеющая себе равных, катастрофа небывалого масштаба, и они желают ухватить с собой в ад все, чему только можно пустить кровь и что можно поджечь. Один только немецкий народ сражается сегодня за то, чтобы исход этого отродья предстал адски-величавым, продолжает войну, из которой для него не выйдет ничего, кроме страданий и немыслимой разрухи. Напрашивается стих, крик души из запрещенной у вас сегодня пьесы: «Моя отчизна, кто тебя спасет?»[50]

30 октября 1943

Немецкие слушатели!

Бестиализм нацистов, их вандализм, их тупая, порочная жестокость, масштаб совершенных ими повсюду преступлений, о котором вы в Германии имеете, вероятно, лишь слабое представление, не мешают тому, что люди во всем мире испытывают ужас и сострадание, узнавая, что во время англо-американских воздушных налетов на немецкие индустриальные центры и портовые города лишились жизни столько невинных людей. Цифры — официальные немецкие цифры — ошеломляют. Согласно им, во время этих налетов погибли миллион двести тысяч мирных жителей, почти семь миллионов лишились крова и обречены вести жизнь беженцев. Не думайте, что в цивилизованном мире никто не испытывает сочувствия к вашему горю! Но то, как нацистская пресса заходится по поводу этого горя, как она использует его, чтобы сдвинуть с себя и обрушить на противника груз заслуженных немецким фашизмом проклятий — обвинений в варварстве, в геноциде, о которых она прекрасно знает, кто их настоящий адресат, — как она делает вид, что нацистская Германия и воды никогда не замутит, и пала невинной жертвой преступной жажды разрушения — все это настолько глупо и пошло, что даже самое доброе сердце может лишиться сострадания.

Вот передо мной газета, печатный орган гестапо, с названием «Дас шварце корпс». Она всегда выделялась залихватством и крепким юморком. Там есть пара сотрудников, которые более-менее научились писать и воспроизводить нравоучительную риторику, и вот представления, которые устраивают эти сутенеры насилия, изображая праведное возмущение и оскорбленную гуманность, относятся к числу самого бесстыдного, абсурдного и отвратительного, что национал-социализм когда-либо демонстрировал собственному народу и миру. Если читать эти небесталанные статьи, как бы в беспамятстве или ничего не ведая о том, что нацистская Германия причинила другим народам с тех пор, как начала свою богомерзкую разбойничью войну, если ничего не знать о преступной опьяненности своей исключительностью и превосходством, в которой годами пребывала страна, о ее несущем гибель победоносном угаре, если не вспоминать о Варшаве, Роттердаме, Лондоне и Ковентри и торжествующих описаниях, полных сытой жестокости, которыми немецкая пресса сопровождала эти преступления, — тогда чтение этой газеты должно нагнать страху за судьбу англосаксонских держав, которым, очевидно, не остается ничего другого, как морально задохнуться от своих гнусных кровавых дел. Сочинители статей и в самом деле с серьезной озабоченностью задаются вопросом о дальнейшей судьбе этих рас. «Что с ними станется?» — спрашивают они. Такое нагромождение преступлений против человечности должно быть отмщено, за него придется заплатить, расплата будет страшной…

Непостижимо! Гестаповские писари, прислужники системы, которая одиннадцать лет издевалась над человечностью, провозглашала ее упраздненной, втаптывала в грязь, вопят теперь о злостном покушении на человечность. Что эти люди себе воображали? Что прославляемая ими тотальная война, которую они объявляли нормальным состоянием человечества, является немецкой привилегией, и кроме них никто не вправе воспользоваться ее средствами, даже если это для него вопрос жизни и смерти? Они рассчитывали на цивилизованность других, то есть на мнимую слабость и истощенность демократий, собирались на них поживиться, сделаться за счет этой слабости хозяевами мира и надсмотрщиками над ним. Они думали: мир принадлежит тем, кто готов к войне и может в ней преуспеть, значит — им одним. Некоторое время могло казаться, что их спекуляции оправданны. И может ли быть что-то более презренное, чем эти истошные вопли в ответ на решимость свободных народов неограниченным насилием положить конец неограниченному насилию?

Месть и расплата? Вот они. Немецкому народу отмщается за его безумие и угар; он должен заплатить за веру в свое преимущественное право на насилие, которое ему внушили его гнусные учителя, — и, к сожалению, это лишь начало расплаты. Нужно ли, немцы, говорить вам, что то, от чего вы сейчас страдаете, идет не от жестокости и брутальности других, а проистекает из самого национал-социализма? Он нес в себе это с самого начала, ничего другого выйти из него не могло. Это нужно было увидеть в 1932-м или 1933-м. То, что Германия этого не увидела, пока еще было время, — ее тяжкая вина. Эта вина лежит не