Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

и кончается зимнее утро, что ты ему ни ори.

Скорая, мама, палата.

Словно

свету всему конец —

там, за окном, погружаясь в речку, тёмным становится снег…

Сердце (такая пугливая мышца) тычется мне в ребро.

Как там потерянная рукавица? Где упадёт в сугроб?

В доме со съехавшей набок крышей – будто бы на разбой

он на рассвете однажды вышел да не вернулся домой —

летом прохладно, и в сон знакомо тянет полынь бытия.

Прячется где-то под мышкой дома чёрных стрижей семья.

Не бог я, и мама давно не снится, слышен полов тихий скрип.

Я – та потерянная рукавица с корочкой льда внутри.

Александр Хохлов

Териберка

Океанские пенные всполохи

Ледяного огня,

Опадая бессовестно под ноги,

Ослепляют меня.

Ударяясь о скалы шершавые,

Закалённый прибой

Рассыпается брызгами шалыми

Надо мной и тобой,

И как будто кропилом, размашисто

Ледовитый-отец

Совершает церковное таинство

Без вина и колец.

И обвенчаны мы, рука об руку,

Здесь отныне и впредь.

И спускается северным облаком

Бог на нас посмотреть.

«В зелёном сумраке предгорий…»

В зелёном сумраке предгорий

Повис на воздухе покой.

Струится, птицам тихо вторит

Кедровый ветер над рекой.

Стоит вечерняя прохлада,

Сменив июльскую жару,

И рядом ты, и небо рядом,

И мотыльки летят к костру,

И я пою тебе негромко.

Почти погас небесный свет,

Белеет тоненькая кромка —

Прощальный, чуть заметный след.

Но будет и другое лето,

Когда мы, как теперь, вдвоём

Пойдём по зыбкой кромке этой,

За солнцем гаснущим пойдём.

Всё так же будет цвесть цикорий

В родном соломенном краю.

Оставим сумраку предгорий

Мы песню летнюю свою.

Пусть ничего не повторится,

Тебя не станет и меня,

А наша песня будет длиться,

То утихая, то звеня.

«Не пытаясь разведать до срока…»

Не пытаясь разведать до срока

И приблизить назначенный срок,

Я узнаю последние строки,

Те, что Бог для меня приберёг.

Где настигнут – у каменной речки,

В шумном городе, хвойном лесу,

Я последние строки, как свечку,

В ослабевшей душе пронесу.

Пламя пыхнет – и дымчатый росчерк

Увенчает разгаданный стих.

Запишу я последние строчки

И приму воздаянье за них.

Памяти Пушкина

Петербургская хмарь растревожила душу.

За рекламной понявой упрятан фасад:

Неухожен и стар безвозвратно уснувший

Тот конюшенный двор, что два века назад

Исполинским котлом закипал над рекою,

Цокал, гикал и фыркал ноздрями коней.

А теперь – никого, как смахнули рукою.

Только старая церковь на паперти дней

Достояла, вросла в мостовую корнями,

Не уснула, не сгинула в пене времён,

И семнадцатый год, жадно впившись клыками,

Не сумел перегрызть её белых колонн.

Словно пушкинский дуб, заповедное древо,

Сок Отчизны солёный впитав от земли,

Она память о том сохранила во чреве,

Как Поэта убитого к ней привезли,

Как людское поникшее, скорбное море

За волною волна ударялось о дверь.

И дрожало оно, задыхаясь от горя.

И ни до, и ни после подобных потерь

Не знавал Петербург. Вероятно, оттуда

Эти тучи, туманы, дожди и хандра.

Вероятно, с тех пор его душит простуда,

Провоцируют кашель тугие ветра.

Вероятно, с тех пор недостаточно света…

А в конюшенной церкви запели тропарь,

И навечно вместившее душу Поэта

Незакатное солнце венчает алтарь.

«Деревянный дом, на бревне бревно…»

Деревянный дом, на бревне бревно,

Словно веки, ставни закрыты.

Как пустой очаг, он остыл давно,

Неухоженный, позабытый.

Он стоит склонясь, как хромой пират,

Костылями в землю врастая,

И щетиной мох затянул фасад,

Прохудилась шляпа сырая.

Ни шагов, ни смеха не слышит он,

Старый пёс у крыльца не лает,

Лишь с холма вдали колокольный звон

Его слух иногда ласкает.

И под этот звон встрепенётся дом,

Растрещатся морщины досок.

Самовара жар вспоминает он

И каштановый запах воска.

Аромат ватрушек, и снег в сенях,

И вечерние песни долгие,

И гармонь, и шёпот детей впотьмах,

И платок на хозяйке шёлковый.

Зажигает солнце собой восток,

И уходит ночь кареглазая.

Он запомнил намертво каждый вздох

Тех, кто жил у него за пазухой.

Эх, ещё б, как вечность тому назад,

Дым пустить трубой-папиросой.

А по небу лебеди вдаль летят,

На земле оставляя осень.

«Зима на Руси – как причастье…»

Зима на Руси – как причастье.

На нитях спуская покров,

Бурановым жгучим ненастьем,

Студёною белью снегов

Она заметает дорогу,

Чтоб новый прояснился путь,

И зверя уводит в берлогу,

И полю даёт отдохнуть,

И если, избави нас боже,

Затихнет дыханье зимы,

На что же мы станем похожи,

До лета дотянем ли мы?

«Ну здравствуй, Волга, я снова здесь…»

Ну здравствуй, Волга, я снова здесь,

К тебе тянусь я необъяснимо

И вновь не в силах глаза отвесть

От волн твоих безупречно синих.

Твоих равнин луговых постель,

Спокойность долов твоих окольных

И левитановская пастель

В твоих разливах и сочных поймах

Зовут. Меж них воцарилась ты,

Вскормила, вы́ходила Россию.

Она, напившись твоей воды,

В любую смуту находит силы.

Всегда так было и будет днесь.

И вновь бежит холодком по коже

Шальная мысль: навсегда осесть

Вблизи сокровищ твоих. Но всё же,

Но всё же… нет. Как медведь-шатун,

Не буду знать я, куда мне деться:

В алтайских венах течёт Катунь

И в Обь впадает в сибирском сердце.

«И номер есть, и телефон в порядке…»

И номер есть, и телефон в порядке,

И на счету достаточно рублей,

Желанье позвонить на подзарядке

Стоит уже чёрт знает сколько дней.

Сидят вороны в ряд на проводах

Фантомами несказанных глаголов:

Простить, забыть, позвать, услышать. Да,

«Услышать» – замечательное слово.