История карфагенян - Вернер Хусс

Гиерон свои планы только отложил, но не отменил. В 264 г. он возобновил войну против мамертинцев. Он достиг Мессаны и начал осаждать город. Мамертинцы снова обратились к карфагенянам с просьбой о поддержке, и те ее оказали. Офицер по имени Ганнон защитил город, расположив в нем гарнизон. Гиерон снова возвратился в Сиракузы.

Если до сих пор военные столкновения проходили в соответствии с традиционными правилами игры за господство над Сицилией, то в 264 г. они приобрели новое измерение в результате вмешательства римлян.

ВОПРОС О ВИНОВНИКЕ ВОЙНЫ

Поскольку Рим своим вмешательством в сицилийские дела, казалось, сделал первый, но решающий шаг в достижении мирового господства, то уже в древности оживленно обсуждались вопросы, связанные с этим событием, и прежде всего — вопрос о виновнике войны. Дискуссия о событиях 270–264 гг. и сегодня еще не завершена. Отсутствие согласия современных историков во многих вопросах, имеющих отношение к началу I Римской войны, прежде всего связано с тем, что античные историки описывали эти события весьма тенденциозно.

Если мы доверимся только изложению Полибия, то присоединимся в основном к взглядам раннего анналиста Кв. Фабия Пиктора, ибо Полибий, как кажется, при создании той главы, в которой речь идет о начале I Римской войны, опирался преимущественно на произведение Пиктора, который написал свой труд около 200 г. в проримском духе. Если же мы последуем только описанию, данному Диодором, то воспроизведем карфагенский взгляд на вещи, потому что Диодор использовал в качестве оригинала произведение или Филина из Акраганта, или Силена из Кале Акте, а они оба писали с позиции, дружественной Карфагену. А приняв только высказывания византийского писателя Зонары, мы встанем на «национально-римскую» точку зрения анналиста, так как Зонара сокращал труд Диона Кассия, а тот, свою очередь, воспроизводил произведение некоего анналиста. Большинство современных историков, во всяком случае, наибольшее доверие оказывают описанию Полибия, и прежде всего потому, что как историк он пользуется хорошей репутацией, а раннеанналистический историк Пиктор, чей труд служил оригиналом для Полибия, может, как кажется, претендовать на большую достоверность, чем его анналистический коллега (говорящий у Зонары).

Полибий рассказывает о событиях, приведших к началу I Римской войны, следующее. Мамертинцы из Мессаны, ставшие своими грабительскими походами опасными для большей части Сицилии, были разбиты Гиероном в битве у Лонгана. После этого сражения Гиерон возвратился в Сиракузы, где был провозглашен царем. А мамертинцы, которые после карательной экспедиции римлян против кампанцев из Регия не могли больше рассчитывать на помощь своих кампанских товарищей, были вынуждены обратиться к внешней помощи. Однако в городе были две партии. «Одни» обращались к карфагенянам, ибо в городе находился карфагенский гарнизон. «Другие» направили послов к римлянам, чтобы поручить им защиту города. Римский сенат колебался. Если, с одной стороны, моральные основания говорили против оказания помощи разбойникам, то, с другой — политические причины требовали помешать карфагенянам укрепиться в Мессане. Поскольку сенат так и не смог прийти ни к какому решению, дело было передано народному собранию и консулы склонили его к решению удовлетворить просьбу мамертинцев. Консул Ап. Клавдий Кавдик был послан с войском в Мессану. Мамертинцы передали ему свой город после того, как избавились от карфагенского гарнизона. Встает, однако, вопрос, а разыгрывались ли события именно так, как описано.

Прежде всего поражает, что Полибий не объясняет, почему Гиерон после победы у Лонгана не воспользовался ее «плодом», т. е. не захватил Мессану. Далее надо отметить, что Полибий соединил два события, а именно два столкновения Гиерона с мамертинцами в 269 и 264 гг. Из-за этого создается впечатление, что обе просьбы о помощи были направлены непосредственно после битвы при Лонгане и карфагенянам, и римлянам. В действительности между битвой при Лонгане и просьбой о помощи, обращенной к римлянам, прошло пять лет. Далее надо отметить, что уже с 269 г. римляне должны были бы вести антикарфагенскую политику, если они действительно страшились, что карфагеняне, завладев Мессаной, планируют нападение на Сиракузы: ведь карфагеняне владели Мессаной не только в 264-ом, но еще и в 269 г. Однако ничто не указывает на антикарфагенскую политику, которую римляне, заключившие в 279–278 гг. договор о союзе с карфагенянами, могли вести до 264 г. К тому же и Полибий по каким-то мало видимым причинам преувеличивает сферу владений карфагенян, когда утверждает, что они не только владели всей Ливией, но и подчинили себе большую часть Испании и, кроме того, господствовали над островами в Сардинском и Тирренском морях[53]. Так что совершенно невозможно, что какой-нибудь римский сенатор в том виде, как это описано, изображал Карфаген как ужасное, пожирающее страны чудовище. Ведь в Испании карфагеняне в лучшем случае владели только прибрежной полосой от Кадиса до Кап Нао, а Эльба находилась вне зоны их влияния. Кроме того, представление об агрессивной политике Карфагена более чем подозрительно. Если карфагеняне и думали о подчинении всей Сицилии, а об Италии уж надо молчать, то время проведения в жизнь этой политики откладывалось на дальнее время. Если и произошли какие-либо изменения в агрессивности внешнеполитических планов, то с римской, а не с карфагенской стороны. И если кто-либо и должен был чувствовать, что ему угрожают, то это Карфаген, а не Рим. И наконец, представляется, что весь пассаж, основанный на фундаментальном противоречии Карфаген — Рим, является скорее продуктом более позднего вйдения мира, чем воспроизведением политических аргументов 264 г. По всем этим основаниям рассказ Полибия о причинах начала I Римской войны не вызывает доверия. Это недоверие возникает уже тогда, когда мы представляем, что Полибий здесь выступает не как беспристрастный историк, а как поклонник римской экспансионистской политики, к тому же зависящий до известной степени от сообщений римского анналиста Пиктора, который, со своей стороны, рассказывает о событиях, естественно, с римской точки зрения.

Но если не доверять Полибию, то возникает вопрос: каковы же были мотивы, подвигнувшие римлян вмешаться в дела Сицилии?

Если бы можно было строить ответ на высказываниях историков, писавших в христианскую эпоху, то ответить на вопрос о мотивах принятия римлянами просьбы о помощи мамертинцев можно было бы относительно спокойно. В то время как Флор говорит о «жадном желании» римского народа завладеть «чрезвычайно жирной добычей», какой была Сицилия, а Ампелий называет наградой за войну «овладение Сицилией и Сардинией, чрезвычайно плодородными островами», Дион Кассий считает, что оба государства проявили «все большую жадность» и «страх» и такое поведение затянуло их обоих в водоворот войны. Однако ясно, что подобные соображения никак не проясняют политические движущие