Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский

И липы сладковатый дух,

И шум фонтана, свежесть ливня.

И может быть моя любовь наивна,

Но знаю я, прекрасней нет на свете

Москвы в весеннем мягком цвете.

В сиреневых цветах, как в платье летнем и беспечном,

И в яблочных цветах, как в подвенечном.

Ты хороша Москва и днём, и ночью,

Уверен я. Нет, знаю точно.

Сравнить тебя нельзя ни с чем,

Ты вдохновение множества поэм.

***

Есть даты у каждого важные,

И празднуем их не однажды мы,

Рожденье своё и друзей,

Визит долгожданных гостей.

Но каждый из этих дней,

Ничто по сравнению с рождением детей.

Мы помним те дни поминутно,

Хоть в памяти многое смутно,

Листая всей жизни страницы,

Боясь упустить все частицы.

Как улыбнулись впервые,

Увидев мамину грудь,

Как стали держать спину,

Стараясь тебе подмигнуть.

Как сели собой довольны

С улыбкой до самых ушей,

Как начали быть самовольны,

А стоило всё ж быть скромней.

Как дуют, губёшки сложа,

На свечки большого торта,

Как радуются нашим подаркам,

Пусть малым, но для них очень ярким.

Как же для нас бесценна

Улыбка счастливая детская,

Она ни с чем несравненна,

Чиста как родник, честная.

За счастье улыбки готовы мы

Отдать всё, что есть на свете,

Ведь самое главное в жизни —

Любимые наши дети!

***

Однажды, я, по улице идя, услышал

Взволнованные речи женщин молодых.

Тогда уж солнце пряталось под крыши,

И город утопал в лучах светила ярких и косых.

Да, говорила первая из незнакомок,

За мужа я волнуюсь и боюсь,

Уйти он может, победителей потомок,

Я непрестанно за него молюсь.

И знаю, что как только станет нужно,

Он защитит по мере своих сил,

Не побежит, как некоторые дружно,

Не предавал он никогда и не скулил.

И страшно будет жить мне в мире новом,

Где окружать нас будут мужики,

Те, что в угаре трусости бомжовом,

Попрятались за спины женщин, словно слизняки.

***

Неуменье ничто, когда есть желание,

К желанию добавляется нужное время,

Совсем не лишнее будет старание,

Потом непременно немного терпенья.

И даже, когда совсем нет умения,

Но есть полнота души проявления,

Получается днём сна чудное явление —

На свет проявляется произведение.

Я не умею копать землекопно,

Но землю копаю вполне расторопно

И компенсирую своё неумение

Лопатой в земле усердное движение.

Я не умею петь шестиструнно,

Но, как у цепного пса подлунно,

Открывается что-то внутри для пения,

И я завываю, забыв про умение.

Я не умею рубить столярно,

Но руки просят топор регулярно.

И вырубаю я из разного дерева

То брус, то дрова, то щепу незатейливо.

Я не умею сидеть без дела долго,

Но, бывает, слоняюсь по жизни без толка.

И слоняясь туда и сюда, нагуливаю толк,

Отрабатываю выданный жизнью долг.

Я не умею писать рифмострочно,

Но лезут сами строки, как нарочно,

Не позволяя мне опомниться совсем,

Бумага страдает от никудышных поэм.

Я не умею лицемерить лизоблюдно,

Но вижу, как это делают люди прилюдно.

И от неумения этого своего зачастую

На зависть лицемерам радостно кайфую.

Неумение любое компенсировать можно,

Когда смысл в жизни поймешь. И сложно

Бывает петь, копать, рубить и писать.

Сложно, но лучше, чем лицемерию потакать.

***

Шагают они по планете,

Похожи они на людей,

Но только людишки эти —

Адепты гнусных идей.

Узнать их бывает сложно,

Улыбка на их лице.

И руку пожмут, но тревожно

Становится на душе.

Похожи они на шакалов —

Кусают исподтишка.

И как клопы в подвалах

Ждут нового лопушка.

И он непременно найдётся

И станет с ними «дружить»,

А дружба бедой обернётся,

И будет не просто жить.

Залезут они без мыла

И будут в жизни твоей

Стараться, чтоб всё было «мило»

За счёт дорогих людей.

И ты незаметно станешь

Таким же, как и они.

И в зеркало уж не взглянешь,

И не пожмешь руки.

И радуются людишки,

Поймав на крючок тебя,

По сути, они воришки,

Ты веришь им, жизнь губя.

Но можно закончить всё разом,

Уйдя и закрыв плотно дверь.

Чтоб не дать этим мразям

Залезть даже в малую щель.

И будут они за дверью,

Друг друга, чавкая, жрать.

Но ты уж не будешь целью,

И будут они вымирать.