Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский

На экране появились куранты. Виктор схватил бутылку шампанского, лихо содрал фольгу и начал откручивать проволоку, держащую пластмассовую пробку. «БОМ». Первый бой курантов и звук вылетающей пробки, взрезавшейся в потолок, утонули в крике – «Ура, ура, ура!» неслось отовсюду и срослось в единый радостный крик. Старинные бокалы, совершенно невесомые, наполнялись шипучим напитком, который так и норовил выпрыгнуть пеной наружу и его приходилось останавливать, прикладывая к краю бокала указательный палец, как прикладываешь его к губам, как бы говоря ему – т-сс, потише. Еще не время.

«Счастья», «здоровья», «радости», «любви», «чтобы никогда не было войны» – перебивали друг друга гости. Звенели бокалы, так стосковавшиеся по праздникам. Ведь раньше минимум раз в неделю, по воскресеньям, их доставали из серванта, протирали полотенцем и ставили на стол. И они величественно, на своих длинных изящных ножках, возвышались над тарелками традиционных обедов.

Витя, как всегда, балагурил, рассказывая анекдоты и случаи из жизни «знакомых», постепенно соловея. Всё-таки до прихода в гости он выпил далеко не один бокал, а то и рюмку. Рассказы становились «с душком», и тогда Володя, взяв на себя роль тамады, взахлёб рассказывал о красотах далёких восточных рубежей страны, о людях, которые живут не богато, но счастливо. Звал всех в гости, обещая самый лучший приём. Соломон Евгеньевич как всегда тихо улыбался, вспоминая свою вынужденную «командировку» в те заповедные места и то, как его «спасла» война, призвав как специалиста трудиться в одну из «шарашек».

Завели патефон. Пластинки были старые и сильно поцарапанные. Каждая царапина – как след и воспоминание, как бабушкины руки. В детстве Геннадий Андреевич любил лечь головой на тёплые бабушкины ладони. Они были все в морщинах, хитропереплетающихся, образующих немыслимые фигуры, которые как бы рассказывали о том, что пережили.

Танцевали вальс, неуклюже наступая друг другу на ноги, но с каждым разом кружась всё более уверенно вокруг стола. Маруся, свернувшись калачиком, давно спала на мягком диване. Её решили не будить, чтобы перенести в кровать, и стали разговаривать шёпотом.

Расходились по старшинству, как пошутил Соломон Евгеньевич. Сперва, тепло попрощавшись с Аней, долго раскланиваясь с Володей, ушла докторская чета. Оставшиеся гости смотрели им вслед, завидуя и радуясь за них, как они шли, взявшись за ручки, тяжело переставляя уставшие и больные ноги. Потом Лариса на себе выносила Виктора, который, пока не выпил всю водку, отказывался отправляться домой. Володе постелили в комнате Ани на кровати Маруси. Кровать была коротковата, и ноги неуклюже свешивались, постоянно соскальзывая с приставленного стула.

Геннадий Андреевич и Аня никак не могли оторваться друг от друга, кружась в так полюбившемся им сегодня вальсе, тихо ступая, чтобы не разбудить Марусю. «Раз, два, три, раз два три…».

– С добрым утром, пора вставать, я хочу кушать, – разбудила их Маруся, поцеловав сначала маму, а потом и Геннадия Андреевича.

С Новым Годом, с новым счастьем!

Закадыки

Двор у них был типичный московский. Таких дворов – пруд пруди в центре. Да почему был – он и сейчас такой, какой был тогда, когда Геннадий Андреевич впервые увидел Володю. Конечно, оба они не помнили эту свою первую встречу. Им не раз рассказывали бабушки, как дворовая песочница на долгие годы слепила, как хороший куличик, судьбы двух московских мальчишек.

Правда, первыми познакомились бабушки. Они часто встречались в магазине «Молоко» в очереди за развесной сметаной. Потом, когда немного подрос, за сметаной стал ходить Геннадий Андреевич. Ему в большую тёмно-коричневую авоську помещали поллитровую стеклянную банку с пластиковой крышкой, в карман клали рубль, и Геннадий Андреевич важной походкой отправлялся в магазин «Молоко». В магазине пахло свежей сметаной, сливочным маслом и молоком, а пышная продавщица тётя Зина возвышалась над прилавком с большим алюминиевым черпаком. Черпаком этим она ловко запускала в огромный алюминиевый бидон, а потом аккуратно вынимала и подносила к банке, выданной ей покупателем, чья очередь подошла.

– Открываем крышки заранее, – зычным голосом оповещала весь магазин тётя Зина. Если не откроете, встаёте в конец очереди. Никто вас ждать не будет. Если знаете вес банки, говорите заранее, чтобы не тратить время на её взвешивание.

И все, стар и млад, профессор и дворник, стояли с открытыми банками в руках и ждали своей очереди. А тётя Зина выливала тонкой струйкой сметану из черпака в банку, смахивая капли молочного продукта с внешней стороны банки специально приготовленной тряпкой из видавшего виды вафельного полотенца. Потом ставила на весы, шумно шевеля губами, вычитала из общего веса банки со сметаной вес пустой банки, а потом, громко щёлкая счётами, помножала полученную цифру на стоимость литра развесной сметаны.

– С вас 95 копеек, – тем же зычным голосом на весь магазин возвещала тётя Зина и писала огрызком химического карандаша на огрызке упаковочной бумаги озвученную сумму, а потом водружала на бумажный клочок банку так, чтобы были видны цифры.

Осчастливленный покупатель шёл в кассу, где ему ещё более, чем тётя Зина, пышная кассирша пробивала чек, нажимая на клавиши кассы с такой силой, что казалось, что у неё вместо пальцев маленькие молоточки, а клавиши – гвозди. Покупатель в одной руке с чеком, а во второй руке с крышкой от банки шёл вновь к прилавку тёти Зины, и та, сверив цифры в чеке и на клочке бумажки под банкой, выдавала наполненную сметаной банку. И только после этого покупателю можно было закрыть банку пластиковой крышкой с «кепочкой» и уложить её в сумку или авоську.

Геннадию Андреевичу так нравился многоуровневый процесс покупки, что он готов был ходить за сметаной каждый день и для всего дома. Он даже предлагал соседям сбегать в магазин. И пару раз его услугами пользовались соседи с первого и третьего этажей. Скорее, чтобы Геннадий Андреевич просто отвязался, а для него это было почётно и радостно. Но после того, как он, идя из магазина вприпрыжку и размахивая своей авоськой, разбил на радость местным дворовым кошкам литровую банку соседской сметаны, перестал предлагать свои услуги окружающим. А когда бабушка его просила сходить в магазин «Молоко», Геннадий Андреевич вместо авоськи уже брал, для надежности, сшитую бабушкой сумку.

И вот однажды, когда бабушки стояли с открытыми банками в руках, ожидая свежей сметаны от тёти Зины, одна у другой поинтересовалась, не знает ли она, который сейчас час. Так началась долгая и беззаветная дружба двух москвичек. А когда оказалось, что внуки у них родились в один год, то