Бражники и блудницы. Как жили, любили и умирали поэты Серебряного века - Максим Николаевич Жегалин

20 ноября Маяковский выступает в Троицком театре с докладом «О новейшей русской поэзии» и заявляет, что «Аполлон» и аполлонизм – рассадники духовного филистерства!!!

В квартире Блока и Менделеевой стоит бюст Аполлона, пахнет лилиями и пирожными. Любовь Менделеева приехала из Житомира – Блок постарался встретить ее достойно. Вечера проходят в сложных разговорах – Менделеевой скучно. Она приехала ненадолго и скоро уедет обратно.

Зима

«…Снегота…Снегота! Стужа…вьюжа…», Москва, ночь. Четверо поэтов пишут манифест.

«Мы – лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве», – пишут они.

«Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих с парохода Современности!» – призывают они.

«Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта?» – спрашивают они.

«Вымойте ваши руки, прикасавшиеся к грязной слизи книг, написанных этими бесчисленными Леонидами Андреевыми!» – приказывают они.

«Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. – нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным!» – осуждают они и, «с высоты небоскребов взирая на ничтожество» перечисленных авторов, просят чтить следующие права поэтов:

1. Право на увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (слово-новшество).

2. Право на непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.

3. Право с ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.

4. Право стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.

Манифест подписывают четверо: Бурлюк, Маяковский, Крученых и Хлебников. 18 декабря он выходит под названием «Пощечина общественному вкусу» вместе со стихами футуристов, среди которых – первые стихи Маяковского. На одной из страниц сборника напечатана заметка Хлебникова, в которой он предсказывает гибель империи в 1917 году. Пощечина нанесена – критики разражаются страшным гневом, все шокированы.

1912 год заканчивается. Андрей Белый дописывает роман и продолжает изучать антропософию под руководством доктора Штейнера.

Блок тоскует и ждет Менделееву – она обещала вернуться под Новый год.

Вячеслав Иванов и Вера Шварсалон в добровольном изгнании – впрочем, никто их не осуждает.

Волошин приезжает из Коктебеля в Москву и знакомится с Ариадной Эфрон – ей уже три месяца.

Трехмесячный Лев Гумилев лежит на руках кормилицы. Николай Гумилев все чаще не ночует дома: он восстановился в университете и снял отдельную комнату.

Анна Ахматова ловит на себе влюбленный взгляд Судейкина, но совершенно очарована его женой.

Глебова-Судейкина сводит с ума Князева. Князев не может понять: любит ли она его? Любит?

Сергей Шварсалон избивает Кузмина на глазах у всех.

Северянин выступает в Москве – на его вечер приходят Пастернак, Ходасевич и Брюсов со Львовой.

Львова измучена.

Бурлюк и Маяковский едут в Херсонскую губернию.

Мандельштам изучает греческий и читает Гомера.

«Титаник» лежит на дне. Пароход современности несется по волнам времени. Кто на нем поплывет?

Меж тем Даниилу Ювачеву уже семь лет! Совсем большой!

1913

1913 год. Украденная «Джоконда» до сих пор не найдена. Балканская война продолжается. Дом Романовых празднует трехсотлетие.

Январь

В 12 часов ночи в московском кабаре «Летучая мышь» звучит выстрел – какой-то старик стреляет себе в голову. Это шутка, эстрадный номер, метафора ушедшего старого года. Все смеются! Одновременно с шуточным самоубийством на сцену выносят корзинку с живым младенцем – новый год наступил! Танцы в фешенебельном «Метрополе» продолжаются до утра. В качестве новогоднего презента ресторан дарит дамам изящные зеркальца. Некоторые женщины отказываются от подарка: зеркальце – к несчастью. В «Бродячей собаке» создают одноименный орден и вручают постоянным посетителям почетные медали с надписью «cave canem» («бойся собаки»). Серпантин, шампанское, поздравления. Кузмин поет куплеты, Глебова-Судейкина танцует польку.

Ранним утром Анна Ахматова возвращается в Царское Село, вспоминает прошедшую ночь и пишет стихи:

           Все мы бражники здесь, блудницы.

           Как невесело вместе нам!

           На стенах цветы и птицы

           Томятся по облакам…

И заканчивает:

           О, как сердце мое тоскует!

           Не смертного ль часа жду?

           А та, что сейчас танцует,

           Непременно будет в аду.

Кто будет гореть в аду? Видимо, Ольга Глебова-Судейкина, с которой Ахматова не на шутку подружилась. За что? За Всеволода Князева?

1 января Князев тоже пишет стихи, где говорит о раскрытой розе, блаженном рае, поцелуйных плечах и вине, которое «льется на алые губы». Как и положено первой красавице, Глебова-Судейкина отвергла Князева непосредственно перед Новым годом. Самый красивый мужчина на свете, «драгунский Пьеро» и «глупый мальчик» впадает в любовную лихорадку.

Вечером 1 января Блок и Любовь Менделеева едут в гости, где в качестве новогоднего развлечения предлагают спиритический сеанс под руководством Яна Гузика.

Ян Гузик – самый известный и самый высокооплачиваемый медиум Российской империи, однажды убивший поручика N с помощью столоверчения – поднятый духами, стол ударил поручика по голове. Дело удалось замять.

И вот Менделеева, Блок и еще несколько человек сидят в кругу и ждут чудес. Гузик дрожит, надувает жилы и говорит разными голосами. Трясутся стол и ширма.

«Тайный заводной механизм», – думает Блок и находит собравшихся здесь «светскими дурами и надутыми ничтожествами». В три часа ночи поэт с женой уезжают домой на такси. К 1913 году в Петербурге насчитывается около восьми тысяч оккультистов и 328 автомобилей такси.

Пока Блок с отвращением отплевывается от доморощенных мистиков, Андрей Белый все глубже погружается в пучину эзотерики. Он медитирует, выходит из тела, чувствует, как «линяет» его душа, едва ли не каждый день ловит себя на новых озарениях – и обо всем этом отчитывается доктору Штейнеру. Белый готов отдать все, лишь бы сидеть у ног учителя и слушать. Меж тем денег у него до сих пор нет – нет катастрофически, так что, возможно, скоро придется возвращаться в Москву, о чем Белый думает с настоящим ужасом.

16 января в 10:30 в Третьяковской галерее раздаются крики.

«Довольно смерти! Довольно крови!» – кричит безумного вида человек и серповидным ножом режет картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Злоумышленника тут же задерживают – им оказывается иконописец и старообрядец Абрам Балашов, постоянный посетитель Третьяковки. В отделении полиции Балашов ведет себя не совсем адекватно и с удивлением повторяет: «Что я наделал?» Глава галереи уходит в отставку. Хранитель музея бросается под поезд.

19 января Максимилиан Волошин публикует статью, в которой оправдывает Балашова. Известно, что картина Репина и раньше доводила до припадков и обмороков впечатлительных барышень.

И вот, считает Волошин, «перед полотном оказался человек, принявший и понявший произведение с такою же точно силой и в той же плоскости, в которой оно было задумано Репиным. Поступок Балашова непосредственно вызван самой художественной сущностью картины», – заключает Волошин и просит художников быть аккуратнее в замыслах.

Статья вызывает волну неистовых возмущений – Волошин посмел покуситься на святое, на живого классика – на Репина! 69-летний Репин