Этруски - Жан-Ноэль Робер

текст не кажется таким уж таинственным, как иногда хотелось бы думать; с другой стороны, похоже, не было принципиальных разногласий между ритуалами, предписанными в этой книге и ритуалами, совершавшимися латинскими и умбрийскими соседями этрусков. Таким образом, можно констатировать, что имело место взаимопроникновение религиозного мышления в отношении культовой практики и подходов к тому или иному божеству.

♦ Черепица из Капуи (T.L.E. 2)

Табличка из обожженной глины размером 62×49 см, обнаруженная в Капуе в конце XIX века, не представляет собой, конечно же, книгу вроде Liber linteus, хранящуюся в Загребе, но может считаться одним из примеров этрусской религиозной литературы. Ученые ее считают отрывком священного текста, широко распространенного в Этрурии. Надпись на табличке едва различима и состоит из почти трех сотен слов, расположенных в примерно шестьдесят строк. Она датируется первой половиной V века до н. э. Имена упомянутых в надписи божеств позволили установить, что речь идет о религиозном тексте. Подразделение текста на десять разделов позволяет думать, что это мог быть календарь (вероятно, речь идет о десяти месяцах лунного календаря) с изложением содержания календарных религиозных ритуалов. Возможно, такие таблички жрецы выставляли в храмах для напоминания о церемониях, которые надо было выполнять верующим.

Массимо Паллоттино уже давно признал в предписаниях этого ритуала те же характеристики, что и в Льняной книге: там упомянуты уважаемые божества, приношения, там есть глаголы, которые обозначают эти приношения, жрецы, которые их предлагают, и места, где они должны быть совершены. Некоторые божества нам известны (Suri, leθamsul, unial, calu, другие угадываются (Seθumsal, natinusnal). Некоторые из них трактуются как божества преисподней (sansul), из чего было заключено, что эти ритуалы могли иметь погребальный характер. Возможно, текст представляет собой выписку из Libri Acheruntici.

Хотя этот документ остается малопонятным, он является, тем не менее, вторым по размерам памятником этрусской письменности. Найденный в Кампанье, далеко от Тосканы, он позволяет также оценить степень этрусского влияния в этом южном регионе.

Светская литература

Многие этрускологи ставят под сомнение существование этрусской светской литературы из-за того, что латинские авторы не оставили нам почти никакого ее следа, в отличие от священных книг. Между тем ряд специалистов, в том числе Массимо Паллоттино и Жак Эргон, утверждают, что подобная оценка слишком поспешна. Надо отдавать себе отчет в том, что религиозная литература этрусков была оригинальным и ценным вкладом в культуру римлян, с чем у них самих ничто не могло сравниться. Поэтому они стремились знать ее и даже переводить. Со своей стороны, светская литература, вероятно более близкая к литературе римлян, не требовала к себе такого же особого внимания, и поэтому ее знали и переводили более сдержанно.

Очень короткие упоминания все же обнаруживают реальность ее существования. Например, Тарквиний Приск, который перевел на латинский язык «Этрусский трактат о знамениях» (см. Макробиус, «Сатурналии», III, 7, 2), которым вдохновился Вергилий, был также, как утверждает Лактанций, автором книги «Об известных людях» («Введение в божественное учение», 1, 10, 2). Варрон цитирует некоторого Вольния, который якобы писал этрусские трагедии («De Lingua latina», V, 9, 55). Диодор (V, 40) отмечает, что этруски «развивали письменность, науки о природе и теологию»: он ставит письменность на первое место. Мы можем даже предположить, что высшие классы этрусского общества имели некий интеллектуальный престиж, особенно на юге Тосканы, в то время когда Рим только знакомился с литературой. Тит Ливий писал: «У меня есть сколько угодно свидетельств, которые доказывают, что детей римлян тогда принято было обучать этрусской грамоте, так же как теперь — греческой» (IX, 36, 3).

Город Цере, лежавший в 40 километрах к северу от Рима, без сомнения, освещал весь регион, как некий культурный прожектор для золотой римской молодежи. Многие римские семьи (Фабии, Клавдии и др.) находились в контакте с Этрурией. Цере также пользовался репутацией очага эллинизма: город имел свою сокровищницу в Дельфах, и раскопки там обнаружили очень красивые образцы греческой керамики с черными или красными рисунками. Молодые люди изучали в Цере греческий язык, а высшее этрусское общество, разумеется, владело двумя языками, как позже ими стали владеть римляне в столице. Жак Эргон даже рассудительно предположил, что при том, что этрусский использовался для составления священных книг, большая часть светской литературы писалась, без сомнения, на греческом языке — как это будет потом в Риме (например, Фабий Пиктор). Можно только задать вопрос, почему римляне не упоминают эти труды, написанные на греческом, если они могли легко ими пользоваться?

Среди художественных жанров, имевшихся у этрусков, по крайней мере три оставили следы, которые почти не позволяют сомневаться в их существовании: это — история, поэзия и театр.

♦ История

В последнем веке до н. э. уже цитированные авторы — Тарквиний Приск, Авл Цецина и некоторые из гаруспиков — заставили Варрона читать по-этрусски. Тот же Цецина сделал из Таркона (Тарквиния) основателя Мантуи, города, названного так по имени этрусского бога мертвых (Mantus), и двенадцати цизальпинских городов, объединенных в конфедерацию. Конечно, Цецина писал на латинском языке, но невозможно себе представить, что он не опирался при этом на этрусские источники.

Император Клавдий считался тонким знатоком этрусской культуры. В 48 году он произнес знаменитую речь, сохранившуюся на бронзовой пластине, которая позволяет нам познакомиться с легендарной историей этрусского царя Рима Сервия Туллия. Он утверждал, что опирается на знание auctores Tusci (этрусских авторов). И без сомнения, он был не единственным среди римских историков, кто опирался на них. Кроме того, Клавдий написал на греческом языке «Историю этрусков» в двадцати томах, все из которых сегодня, увы, потеряны. Там он отмечал, что пользовался семейными архивами своей первой супруги, происходящей из богатой этрусской семьи, члены которой оказали ему бесценную помощь.

В Этрурии, как и в Риме, создание исторических трудов, без сомнения, было основано на семейных архивах, и следы, которые мы смогли обнаружить, делают этрусские книги современниками первых римских хронистов: историография появилась в Италии во II веке до н. э. В Риме Фабий Пиктор создал первый памятник этого жанра литературы на греческом языке. Его семья в течение века была тесно связана с Этрурией: Фабий Максим Руллиан, консул в 322–295 гг. до н. э., был первым, кто проник в центр Этрурии и завязал связи с царями Кьюзи, Ареццо и Перуджи; прозвище «победителя Вольсиний» в 265 году до н. э. у Фабия Максима Гургита явилось транскрипцией этрусского слова curce, «отличившийся в Кьюзи»[55].

Семейные традиции, которые имели, как мы знаем, огромное значение в Риме, также высоко чтились и в Этрурии. Многие латинские поэты (Гораций, «Сатиры», 1, 6, 1;