Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Так нам то и надобно, друг мой, — отвечал ему генерал, подставляя вторую ногу слуге для облачения её в железо. — Нам то и надобно.

— Раз так надобно, то всё так и скажу.

И тут Волков понял, что этот визит его верного друга не случаен, то был первый раз, кажется, когда хозяин дома беспокоил своего уважаемого гостя в столь поздний час в его комнатах, и тогда Волков поинтересовался:

— Друг мой, кажется, вас что-то беспокоит?

И тут Дитмар Кёршнер вздохнул:

— Признаться, всё это тяготит меня.

— Тяготит? — в голосе родственника генерал услышал те интонации, которые слышать ему было неприятно. «Неужто купчишка сейчас станет просить меня искать со злобным семейством примирения? Неужто хватило ему одной бессонной ночи с пальбой, чтобы пресытиться борьбой и решить сдаться?». И он решил всё выяснить сейчас, чтобы, прежде чем делать следующий шаг, понимать, может ли он надеяться на своего родственника. — И что же вас тяготит, друг мой, говорите, не стесняйтесь.

Кёршнер вздохнул:

— Пока вас не было, негодяй Ульберт пограбил на реке две баржи.

— Ах, вот о чём печаль ваша… — произнёс генерал и, признаться, у него отлегло от сердца, ведь как ни крути, а речной вор был для него меньшей бедой, чем упадок духа у своего ближайшего соратника.

— И в одной из тех барж были мои хомуты и упряжи, которые делал я для купцов хоккенхаймских в тех моих мастерских, что есть у меня во Фринланде. Большой был заказ. Вперёд плаченый. И вот тот товар, что разбойники забрать в свои лодки не смогли, они просто покидали в реку, — он качает головой, и вид у него сокрушённый. — Зачем, не понимаю, — продолжает купец, — товар-то был хороший. Уж тебе не нужен, забрать его не можешь, так зачем же портить, зачем тратить?

— Подлость какая, — согласился с купцом генерал. — Видно, знал, мерзавец, что то ваш товар, и поглумился от злобы.

— Да и я так думаю, — невесело соглашался Кёршнер. — И ещё мне думается, что он так и будет являться на реке и разбойничать, как только вы будете отлучаться из графства. А как вы будете здесь, и он будет сидеть тихо.

Да, это была здравая мысль, купец, скорее всего, был прав. И, признаться, это разозлило генерала. Ведь мерзавец Ульберт не просто озорничал на его реке, не просто наносил ему убытки в серебре, он наносил убытки его репутации. Дескать, всё равно я не боюсь тебя, как воровал, так и буду воровать.

И такого генерал ему спустить не мог, тем более что и ближайшему его соратнику мерзавец Ульберт доставлял такие неприятности, и посему Волкову пришлось пообещать:

— Не печальтесь, друг мой, не печальтесь, я займусь речным вором. Тем более что ротмистр, который логово этого Вепря уже раз громил, сегодня ваш гость. В тот раз разбойник ушёл, хватали только его челядь, но на сей раз попрошу Рудемана изловить вора самого. А как изловит, я закую этого Вепря в цепи и сам отвезу в Вильбург, к герцогу на суд.

— Уж как вам после такого все благодарны будут, — уверил генерала Дитмар Кёршнер, сам при том трогая серебряную цепь у себя на груди.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

На большом перекрёстке широкой улицы Мукомолов и длинной Разъезжей улицы ночная стража, как обычно, выставила рогатки. Места тут были тихие, кабаков не было, а народ жил приличный. Проход на ночь закрывался, чтобы бродяги всякие не шатались. Но вот стражников здесь было всего трое, и были они не дураки, увидав отряд добрых людей в два десятка человек под фонарями возле заставы, останавливать их не стали, а лишь поинтересовались:

— Эй, а кто едет-то?

— Эшбахт едет, — отвечал ему сержант, который был в авангарде отряда. На том разговор и закончился, у стражи больше вопросов не было: ну, Эшбахт, значит Эшбахт. Едет — значит, надобно ему, чего тут ещё выспрашивать, был бы забулдыга какой или кто похожий на вора, тогда, может, и спросили бы, а тут сам Эшбахт.

А с Разъезжей улицы они свернули на широкую, с ещё более богатыми домами, улицу святой Терезы. И ехали по ней почти до самого конца, почти до муниципальных конюшен. И вот там, у большого дома каменного в три этажа, генерал и велел остановиться. Смотрит на дом и спрашивает у сержанта мушкетёров Гайберта:

— Ну, что, Гайберт, у людей твоих мушкеты заряжены?

— Нет, господин, приказа на то не было. Чего их заряженными таскать? — отвечает сержант.

— Ну так приказываю, — говорит ему генерал.

— Как пороха засыпать? — только и спросил Гайберт.

— Полный заряд, и пусть по две пули кладут, — командует Волков.

— Угу, — многозначительно кивнул сержант: полный заряд, да ещё и две пули — значит, дело пойдёт нешуточное, значит, всё всерьёз. По две пули кладут для стрельбы с близкой дистанции, а чтобы их выпихнуло хорошо, пороха нужно класть полную закладку. То есть для стрелка такой выстрел и для самого рискован, может и ствол в запальном месте разорвать. Вот так… Какие уж тут шутки.

И поехал сержант к своим людям отдавать приказания. Мушкетёры сразу спешились, собравшись вокруг солдат, что держали лампы, стали деловито снаряжать своё страшное оружие. Волков же и Рудеман, и с ними ещё один сержант отъехали и стали в темноте — так как сержант прикрыл свою лампу плащом — у одного забора чуть поодаль. А вскоре подъехал к ним Гайберт и спросил:

— В кого стрелять-то, господин?

— Так вон дом, — барон указал ему на трёхэтажный особняк. — бейте в окна. Бейте прямо в ставни, по второму и третьему этажу, а ещё в двери постреляйте немного.

— Угу, — понял задание сержант. — А по первым этажам, значит, не стрелять?

Барон машет рукой:

— Ни к чему. Там челядь спит. Бейте по верхним этажам. Ну и в главные двери три выстрела сделайте.

И когда Гайберт от них отъехал, тогда Рудеман спросил у своего командира:

— Господин генерал, а чей же это дом?

— Это особняк подлых людей, что прозываются Гейзенберги.

— Ах вот оно что, — понял ротмистр; судя по всему, эту фамилию он уже слыхал, и больше ничего знать ему было не нужно.

— Да. Часть из этих подлецов живёт в этом крысином гнезде, а часть ещё заселилась в дом, что по закону принадлежит моему племяннику, — объясняет подчинённому генерал. — Думаю… да не